Тема: Литературный конкурс №2 "Чудеса случаются" Рассказы

Аня, ты в порядке?

У меня есть одноклассник, его зовут Саша. Он не то, чтобы очень приметный, точно не лидер класса, и не душа компании. Обычный. Но зато он очень умный, особенно в математике и физике, и поэтому каждый день возле его парты собирается группка девчонок, чтобы он помог им с домашкой. Мне нет нужды к нему обращаться: я и сама справляюсь. А говорю о нём потому, что мы живём в соседних домах и часто едем в школу на одном автобусе. Но не вместе ездим, каждый сам по себе, мы даже не здороваемся. Обратно я еду одна, потому что Саша после школы обычно идёт куда-нибудь со своими друзьями. А вот у меня друзей в классе нет, так что я сразу домой.

А ещё я самая маленькая в классе, вроде в выпускном уже учусь, а ростом с младшеклашку. И ведь не вырасту никогда: не в кого — папа с мамой тоже маленькие. Даже трусы до сих пор ношу какие-то детские, трикотажные с ягодками. Оно и правильно, даже воображать не хочу на себе что-то шёлковое, или кружевное — фу! пошлость какая.

Ладно, куда-то не туда меня занесло, а всё оттого, что я заболела, и в голову всякие глупости лезут. Мне бы к контрольной готовиться. К полугодовой. Я-то, может, и не самая умная, зато старательная и всегда на хорошем счету у учителей. Все они знают, что я разными глупостями подростковыми заниматься не буду, а всю себя отдам учёбе. Только как я себя этой учёбе отдам, если я болею? У меня ни записей в тетради нет, ни заданий к контрольной — к чему готовиться-то?

И тут — звонок в дверь. Кого там принесло? Я никого не жду, но как есть — в домашнем халате и в вязаных носках — так и пошла открывать. А там за дверью Саша стоит. Говорит:

— Привет, Ань, тут тебе Ольга Геннадьевна попросила задания к контрольной занести и конспект.

— Ну давай, — говорю, а сама назад отодвигаюсь, чтобы он мог в коридор зайти.

— А чего это у тебя играет? — он спрашивает.

А это у меня плейлист с Майклом Джексоном в комнате играет, «Smooth Criminal». Мне безумно нравится старая музыка, Майкл Джексон — особенно.

— Да так, — говорю, а сама тихонечко подпеваю: «Annie, are you okay? Will you tell us that you're okay?»

— Что-что, — Саша спрашивает, — Аню ели волки?

Голос у него серьёзный, но я сразу понимаю, что он шутит. Это правда весело. И он тоже знает Майкла Джексона, получается.

— Ладно, — говорит, — Пойду я. Поправляйся. Математика послезавтра будет, так что я зайду за тетрадкой.

И ушёл.

А у меня прям какое-то приподнятое настроение вдруг. Но, думаю, наверное надо было чаю ему предложить? Как там гостей принимать полагается, я же не знаю. Ну ничего, завтра придёт за тетрадкой, тогда предложу. Почему вдруг настроение хорошее такое? Не знаю.

Учиться совсем расхотелось. Иду к себе в комнату, кладу конспект на полку и смотрю аниме про попаданцев. Давно собиралась, но откладывала, желания не было. А тут прям захотелось. И как-то вдруг втянулась, поэтому смотрю без перерыва до возвращения родителей с работы. А после ужина сажусь досматривать. Почти до утра так сижу, пока последний сезон не кончается.

Звонок в дверь выдёргивает меня из постели. Неужели проспала так долго? Бегу, опрокинув по пути стул, хорошо хоть халат накинуть догадалась.
Открываю, щурюсь, там Саша стоит.

— Ого, — говорит, — ты что, спишь?

— Нет, — отвечаю, — проходи.

— У тебя глаза закрыты.

— Разве?

Рукой провожу по лицу, а я без очков. Забыла надеть, когда вскакивала, вот и щурюсь теперь. Без очков у меня вид совсем невзрачный, так что отворачиваюсь и иду в комнату за очками.

А Саша уже ботинки скинул и за мной идёт.

В комнате ужас какой-то! У меня аккуратно всё обычно, а тут стул с одной стороны валяется, одеяло — с другой. Так что кидаюсь сначала с этим разбираться, а потом уж за очками. Только взяла их в руки, а Саша говорит:

— Погоди, — и прям близко ко мне подходит и даже как-то нависает надо мной, — Открой глаза.

Я прекращаю щуриться, открываю.

— Что, красненькие?

— Да нет, — говорит, — серенькие. Раньше не было случая рассмотреть.

И вот сейчас я понимаю, что раньше очки давали мне будто бы чувство защиты, были барьером между миром и моими глазами. А без них мне неуютно. Однако лицо задрала и тоже Саша в глаза смотрю. Они у него тоже серые, но не как у меня, другого оттенка.

Мы так очень долго стоим и в глаза друг другу смотрим. И молчим к тому же. Меня прям затягивает в его глаза, я даже как-то приподнимаюсь будто, чтобы поближе к ним быть. И Саша ко мне наклоняется. Медленно-медленно. Мы уже почти касаемся друг друга носами, невозможно больше!

Я и правда больше не могу и закрываю глаза. И тут Саша меня целует… У меня аж дыхание перехватило. Я так этого хотела, оказывается! Все мысли в кучу, кажется, упаду сейчас. Обхватываю его шею, чтобы хоть как-то удержаться… До чего у него губы большие и мягкие! Он меня тоже обхватывает за талию, ему сильно нагибаться приходится, но я-то и так уже на цыпочках стою, я не могу стать выше!

Одна мысль в голове: «Аня, ты в порядке?» Не знаю, всё слишком внезапно… Просто стараюсь покрепче прижаться к Саше и тоже его целую. Что это?! Язык? Так можно? Я согласна. От каждого его действия по спине словно электрический ток пробегает, от поясницы до лопаток, и там будто искрами рассыпается. Так мне ещё ни разу не было. Вот бы так всегда было!

О нет! Куда? Он отстраняется от моих губ, я уже почти собираюсь расстроиться, но не успеваю. Теперь он целует щёку, подбородок, ухо… Да я взорвусь сейчас! А потом шею, ключицу, плечо… У меня халатик сполз…

Рука Саши уже касается моей голой спины. Неужели, мы прямо сейчас?… Нет! Нет-нет-нет-нет-нет-нет! Нельзя! Меня прям холодный пот прошибает. На мне трусы с ягодками! Если он увидит… Ну… Я не переживу!

В панике вырываюсь и закутываюсь в халат. И откуда только силы взялись у такой малявки?

Саша стоит, руки приподнял, будто собирается в плен сдаваться.

— Извини, — голос низкий, сиплый, — Поспешил?

— Нет, ну просто… у меня мама скоро придёт… — ну что я за дура?! Чувствую, как краснею — Ты ведь за тетрадкой, вот она. Спасибо…

В тот день Саша не стал спорить, а собрался и ушёл. А я в его тетрадку даже не заглянула. И вот сижу теперь на контрольной, и ничего не понимаю. Да ещё и видно плохо, что на доске написано. Опять зрение садится. Будто других проблем мало.
Не могу сосредоточиться на математике, смотрю украдкой на Сашу. Деталей я различить не могу, но, похоже, он уже всё решил. Сидит, откинувшись на спинку стула, и стучит карандашом себе по носу. Наверное, ему даже готовиться не пришлось. Зайдёт ли сегодня, — думаю.

Надо уже решаться.

После школы иду сразу к маме на работу.

— Мама, — говорю я ей, — мне надо новые очки покупать, в этих уже не вижу ничего.

— Может, мои возьмёшь старые? — я так и знала, что она это предложит.

— Твои слишком сильные.

Это правда, у мамы очки совсем толстенные. Ну ничего, если зрение будет садиться такими же темпами, то через год-другой, будут мне как раз.

— Не надо было все свои прежние выбрасывать, — сокрушается мама, — лежали и лежали себе, кому мешали? Сейчас бы тебе сгодились.

И достаёт кошелёк.

— Анечка, у меня только пять тысяч, — говорит она и отдаёт мне новенькую красную купюру.

И вот как мне с этим быть? Дала бы пятьсот рублей, я бы успокоилась и купила самые дешёвые очки на лотке возле рынка. Но вообще-то я рассчитывала, что она даст больше, так что пути назад нет.

Иду в магазин нижнего белья. Страх-то какой! Ни разу в таком не бывала. Вдруг выгонят? Я даже паспорт с собой несу на всякий случай, чтобы доказать, что уже совершеннолетняя.

На витрины даже смотреть боюсь, вдруг подумают… не знаю уж, что там могут подумать, так что надо всё-таки посмотреть и выбрать что-нибудь. Зря пришла, что ли? Замедляю шаг и начинаю смотреть.

Что я там раньше говорила про шёлковое с кружевами? Этого здесь полно, и всё какое-то слишком взрослое. Я конечно взрослая, но одно дело быть взрослой, другое — выглядеть. Ни на что не могу решиться. Иду дальше. А вот это, вроде, ничего… Останавливаюсь, прицениваюсь. И понимаю, что вышла из взрослого отдела и зашла в детский. Пришла к чему-то привычному. Сержусь на себя, но решимости возвращаться уже нет, поэтому просто выхожу на улицу.

Иду, вздыхаю про себя. И тут:

— Милая, подскажи, богом заклинаю, в какую сторону площадь Победы?

Женщина спрашивает. Голос жалостливый, аж с рыданиями, будто она в по пустыне сорок лет блуждала, и вот наконец-то встретила человека, который подскажет, как до обетованной земли дойти.

— Вон туда, — показываю.

Вопрос-то элементарный, до площади меньше квартала, как можно заблудиться? Но женщина, кажется, не местная. Смуглая, черноглазая, как цыганка. Тут же начинает в благодарностях рассыпаться. А потом хватает меня за руки, смотрит в глаза и говорит неожиданно:

— Вижу, о мужчине думаешь. Беду вижу! Предаст он тебя. Много слёз из-за него лить будешь!

Я прям обмерла вся.

— Хочешь помогу тебе? Отведу горе и навек к тебе присушу? Не бойся, раз ты мне помогла, ни копейки с тебя не возьму! На вот, держи!

И достаёт какую-то блестяшку на верёвочке. Суёт прямо в руки мне. Но только я собираюсь взять, тут же руку мою перехватывает, и не даёт.

— Нет, — говорит, — нельзя так. Если из рук в руки передам, вся волшебная сила уйдёт. Деньги бумажные есть?
А у меня из всех денег только мамины пять тысяч. Про них я говорить не хочу, вдруг обманет.

— Ты что, мне не веришь? Я же сказала, ни копейки с тебя не возьму! Давай самую крупную купюру, я неё амулет заверну и так тебе передам.

Честное слово, не знаю почему я это сделала, но взяла и отдала пять тысяч. Она их тут же, новенькие, начала вокруг этого амулета обминать и как-то складывать. Я смотрю во все глаза, чтобы не обманула. И ведь понимаю уже, что облапошат меня, а сделать ничего не могу. А она тем временем пальцами двигать закончила, и оп! — руку передо мной разжимает, а в ней нет ничего.

— А где деньги? — спрашиваю.

— Нету. Пропали. Чудо это!

— Отдайте пожалуйста…

Чувствую, что уже губы дрожать начали и в носу защипало. Но тут со всех сторон подходят другие такие же цыганки, галдят что-то на своём и меня от неё оттесняют. Вот что я им сделаю?

Отворачиваюсь и иду. Вначале ещё улыбаться пытаюсь, чтобы никто из прохожих не догадался, что со мной что-то не в порядке. Но никто не смотрит, так что начинаю уже вовсю носом хлюпать. Знаете, бывает у детей такая дурацкая надежда, что вот они сейчас заплачут, и взрослые заметят, подойдут, спросят, что случилось, утешат и сделают, чтобы всё сразу стало хорошо. Я, получается, не взрослая никакая, я и сейчас надеюсь, что спасут, утешат…

В глазах уже столько слёз, что ничего не вижу, только блики от уличных огней. Красиво до безумия, но от этого ещё в сто раз грустнее. Всё не так у меня: и маму обманула, и денег теперь нет, а ведь это, наверное, у неё последние были до зарплаты, и контрольную как пить дать завалила, и Саша уже никогда больше не придёт.

Хоть бы меня машина сбила! Пусть будет, как в аниме, чудо. Нормальное чудо, а не когда незнакомой цыганке на улице все свои деньги отдаёшь. А такое, что раз! и переродилась в другом мире, где всегда лето, приключения, магия. И нет всего вот этого…

Бреду так, думаю. Понятно, что ни под какую машину я не попаду. И слёзы уже как-то подсыхать начали. Обидно даже, хотелось ещё поплакать, хотелось вообще вечно страдать только, потому что нет в жизни счастья. Но не получается, не хватает сосредоточенности даже на десять минут настоящего горя.

— Аня! — вдруг слышу сзади Сашин голос.

— Я в порядке.

Лисы под луной

Это была идеальная ночь для первого танца. Ветер рассеял облака, чтобы полная луна засияла во всей красе. Её свет словно накрыл снег серебряной вуалью с мелкими каменьями. Лес не засыпал даже ночью: то вой волков слышался издали, то уханье сов. Эти звуки не пугали маленького лисёнка, ведь перед ним шла его мама. Движения белой лисицы были плавными, а ступала она так мягко, что её лапы почти не погружались в снег. Хикару с завистью смотрел на неё.

Лисёнок остановился и принюхался. Запахи леса привлекали его. Захотелось побежать и найти кого-то просто так, не ради охоты.

­­­­­­­­­­­­­­­- Не отвлекайся! Мы уже близко, - сказала мама Юки, продолжая идти. Так что ему пришлось нагонять её.

Действительно, вскоре лес начал редеть. Хикару облегчённо вздохнул. На этой поляне лисёнок был впервые. Она мало чем отличалась от других, но в свете луны всё выглядело необычно. И теперь лисёнку казалось будто он в зале, где деревья служили колоннами, тёмное небо с крошечными огоньками - высоким потолком, а снег - полом из... Он не успел придумать из чего, потому что мама отвлекла его.

- Луна смотрит на нас, - сказала она благоговейным шёпотом. - Пришла пора показать, чему ты научился. Но сначала наблюдай за мной.

Она вышла на середину поляны, покружилась, как бы гоняясь за своим хвостом, но медленно и грациозно, потом подпрыгнула и опустилась на лапы со всем своим изяществом. Хикару не мог глаз отвести от мамы. Юки снова подпрыгнула и, прямо в воздухе, обратилась в женщину. Ветер взметнул её чёрные волосы и подол платья. Коснувшись ногами земли, она тут же закружилась и вновь обернулась лисой.

Хикару поспешил присоединиться к танцу. Лисёнок старался не отставать от мамы, но превратиться в воздухе не смог. Он неуклюже рухнул в снег, и только тогда стал мальчиком. Руки тут же прихватило холодом, злой ветер защипал мокрое лицо. Мама вытащила его из снега и медленно закружила, делая это с таким видом, будто ничего не случилось. Её руки были удивительно тёплыми, а во взгляде не было упрёка.

Хикару был рад поскорее принять лисий облик, ведь в шерсти было не так холодно. Они с мамой закончили танец поклоном. Юки внимательно смотрела на луну, ожидая её решение. Лисёнок упал в снег и стыдливо зарылся мордочкой.

"Я не понравлюсь Луне. Так опозорился!" - думал он.

Мама обратила к нему радостный взгляд, и все опасения рассеялись. Он тут же вскочил на лапы.

- Луна приняла тебя! Если ты будешь и впредь радовать её танцами, то она наградит.

Лисёнок ахнул. В его глазах заплясали огоньки.

- Она вернёт папу?

- Луна не может этого сделать.

Лапы Хикару сразу стали тяжёлыми, и нос потянулся вниз. снова захотелось зарыться в снег. Но вдруг он почуял запах незнакомого лиса и обрадовался. Лисёнок никогда не видел отца и почти ничего не знал о нём. Мама говорила, что он - хороший и глаза у него добрые.

Хикару хотел побежать навстречу этому лису, но мама преградила ему путь, тем самым закрыв его собой. Её мышцы напряглись, хвост нервно задёргался, а шерсть встала дыбом

- Это не папа, - сказала она так категорично, что лисёнок поверил ей.

Из-за деревьев вышел белый лис. Несколько молниеносных прыжков - и он оказался рядом с лисицей. Малыш прижался к бесстрашной маме.

- Господин Широ, - сказала презрительно Юки. - Это Вы, тот самый мерзкий тип, который увёл меня из родной деревни.

- Наконец-то я нашёл тебя. Такой полукровке как ты, надо быть благодарной, что такой, как я, - произнёс лис высокомерным тоном, - избрал тебя для возрождения нашего рода.

- Уходи! У меня уже есть семья.

- А-а, тот мелкий. Интересно, кто его отец? Уж не тот ли мальчишка, который помог тебе сбежать? И где он теперь? Может твой герой сдох уже?

Широ стоял с довольной мордой, которую Юки хотелось откусить.

- Хикару, спрячься за деревьями. Если что-то случится - скройся в лесу, - сказала мама не сводя взгляда с лиса.

Лисёнок понёсся со всех лап. Добежав до ближайшего дерева, он обернулся. И ему открылась сила, которой Луна одарила маму. Лисица выросла вдвое, а клыки и когти стали длиннее. От этих метаморфоз она не стала выглядеть ужасней, и в ней появилась величественность. Хвосты гневно метались.

- Двухвостая, - восхитился Широ. - Теперь ты мне ещё больше подходишь.

Юки набросилась на него, но он отскочил, преображаясь в движении. Теперь он был вдвое крупней её и с четырьмя хвостами.

- А где остальные пять? Потерял? - усмехнулась лисица.

- Нет, но мне и столько хватит, чтобы утащить тебя домой за шкирку.

Широ уже собрался схватить её, а она наброситься на него, но их остановил какой-то бродяга в потрёпанном плаще. Он протянул руку к лису, как маг, готовый к атаке. Все замерли. Ветер колыхал полу плаща и тёмные грязные волосы, которые свисали из-под капюшона. Не смотря на вид бродяги, тот выглядел героем и внушал благоговейный трепет маленькому лисёнку.

- Я могу убить тебя, но это будет стоить мне жизни, - в усталом голосе мужчины чувствовалась уверенность. - Давай не будем спешить на тот свет. У нас остались неоконченные дела.

Бродяга повернул руку ладонью кверху, и на ней появилась жемчужина.

- Раздавишь это в руке и перенесёшься к горе далеко на юге. Там ты найдёшь желанное.

Лис оскалился.

- Хочешь меня в вулкан отправить или сбросить в океан? - он посмотрел на руку незнакомца с недоверием.

- Разве тебя это убьёт? Если я обману, то ты всегда сможешь вернуться сюда и убить меня.

- Так это ты! - воскликнул Широ.- Мне бы следовало убить тебя, но ладно. Если обманешь и сбежишь - я найду тебя, но сначала убью твоего сына.

- Я не обману и не сбегу. Хватит с меня странствий.

Меньше чем через минуту перед бродягой стоял уже не лис, а беловолосый мужчина в шёлковом одеянии с длинными широкими рукавами. Широ взял жемчужину, раздавил её и тут же исчез.

Юки скинула облик лисы и обняла бродягу. Хикару обернулся мальчиком, побежал к ним , радостно прыгая и крича:

- Папа вернулся! Моё желание сбылось!

- Да, малыш, это твой папа Кин, - сказала мама улыбаясь, а по лицу её текли слёзы. Хикару не мог понять, почему она плачет.

Отец взял сына на руки, а тот стянул с него капюшон. Лицо Кина было обветренным и усталым, а в глазах за радостью таилась безграничная печаль, но они всё же были добрыми. И внешний вид Кина говорил, что его приключения не были весёлыми, но он действительно выглядел хорошим человеком.

Мальчик не знал кого благодарить за возвращение папы - Луну или самого папу, но он на всякий случай подмигнул Луне.

Осьминог для приключенцев 13 уровня

Утро у Генри началось сегодня практически также, как и обычно, но в ускоренном темпе. Оно и понятно, последний день в году, а это означает, что нужно многое успеть до полуночи: приготовить несколько любимых блюд, собрать на стол, нарядить ель в гостиной, надеть всё самое нарядное и ждать курантов.

- Я совершенно ничего не успеваю! – причитал хозяин дома, мечась по кухне в постоянном действии. Казалось, что его руки никогда не бывают свободными, в них постоянно была какая-то поварская утварь.

Непосредственно в данный момент Генри занимался одновременно несколькими блюдами: похлёбка по авторскому рецепту с морепродуктами, сладкая запеканка, а также несколько салатов и закусок.

- В следующий раз лучше закажу с доставкой… - отчаянно процедил кулинар, вытаскивая из духовки явно подгорелую запеканку, которая оказалась больше похожа на опалённый кирпич, чем на десерт. – Ладно, с повидлом прокатит…

Спустя пару часов все блюда были готовы и ждали своего часа на столе в компании нарядной скатерти и нескольких подсвечников. Настало время украшений для ели и комнаты. На это не ушло много времени, Генри ловко развесил разноцветные шары, гирлянды и водрузил на макушку звезду. Комната тоже преобразилась, мерцающие огоньки были повсюду, а из магнитофона доносилась весёлая мелодия. До конца года оставалось чуть больше часа.

- Ну, не без эксцессов, конечно, но, кажется, всё готово! – довольно произнёс Генри, как вдруг в дверь громко постучали.

Добравшись тихонько к входной двери и посмотрев в глазок, хозяин увидел группу сомнительных личностей, которые были вооружены мечами и секирами, у кого-то был даже волшебный посох. Один из незваных гостей не прекращал стучать кулаком, в упор не замечая звонок.

- Кто там? – робко поинтересовался Генри.

- Открывай, чудище поганое, будем биться! – ответил странник грубым голосом.

- Мы же с Вами не блюдца, чтобы биться, товарищи! – попытался сгладить ситуацию Генри. – А что за чудище Вы ищете? Тут никаких чудищ нет!

- Не может такого быть! Нам же чётко сказали, что в этих подземельях рядом с городом обитает страшный супер-босс осьминог! – озадаченно пробормотал неизвестный. Видимо, он действительно ожидал увидеть в этих катакомбах гигантского монстра.

- Уважаемые, Вас коварнейшим способом обманули! Ко мне сюда не в первый раз уже наведываются в поисках всяких чудовищ и сокровищ! – принялся рассказывать Генри то и дело посматривая на часы. – Видите ли, были здесь какие-то приключенцы незадачливые, чушь какую-то несли. Я им говорю, что нет тут никаких монстров, а они мне про какие-то башни, властелинов тьмы, гоблинов, грифонов и принцев. В общем, стучали и стучали мне в дверь несколько дней, продуху не давали.

- И что по итогу? – с интересом уточнил авантюрист, стоящий за дверью.

- Да, ничего особенного. Припугнул их, что ваншот им пропишу и обращусь в специальные органы, так сказать, они и испарились. Обиделись, наверное. Вот, всякую лапшу порядочным гражданам и навешивают!

- Вот, засада… А показались нормальными ребятами… - с досадой бросил мужчина в броне. – Да уж, Новогодние сокровища отменяются…

- Понимаю Вашу досаду. Не совсем удачный выдался последний денёк в году. У самого сегодня запеканка сгорела. Не того масштаба проблема, но всё равно не приятно.

- Ладно, мы тогда пойдём. Просим прощения за беспокойство! – сказал предводитель группы, убирая меч в ножны. – С наступающим Вас!

- Бывает, ничего страшного! Я уже привык, можно сказать, тут же больше нет дверей кроме моей! - пояснил Генри людям с противоположной стороны двери. – Вас тоже с наступающим, господа! Надеюсь, в следующий раз Вам повезёт!

- Спасибо на добром слове! – ухмыльнулся воин и вместе с товарищами отправился восвояси.

- Да, не за что… - прошептал Генри и помчался доделывать свои предновогодние осьминожьи дела, поигрывая щупальцами.

Последнее желание

Ряды обшитых алым бархатом сидений напоминают надгробия. Пассажиры забили вагон поезд до отказа, в воздухе слышится непрекращающиеся гомон и хныканые. Это экспресс в Регенсбург, он сделан для гномов, поэтому у человека нормального роста, который решит занять место, непременно заболит копчик, в итоге почти все беженцы едут либо стоя, либо лёжа.

Гюнтер Арр, некогда уверенный в себе вышибала и ловчила, а теперь всё такой же уверенный, но ещё и откровенно беспомощный, как и все остальные, гордо стоит, спиной поддерживая дверь тамбура. Рядом стоит молодой гном в нелепом костюме проводника, он чинно в третий раз за час проверяет телеграф. «Связи с Кройтер Форстом всё ещё нет» — растерянно говорит он второму проводнику, придерживающему тележку с вафлями. Эта дурная весть тут же начинает облетать вагон тревожными перешёптываниями.

Никто в вагоне не знает, что с Кройтер Форстом.

Никто, кроме Гюнтера. Он знает, что этого милого прибрежного городка больше нет, несколько термоядерных бомб в один миг стёрли его с лица континента, оставив ровную круглую дымящуюся рану в земле. Мужчина бросает ещё один ничего не значащий взгляд на проводников и выходит в тамбур. В тамбуре он остаётся наедине с собой. Остальные в такие времена не очень хотят отделяться от друг друга.

Кройтер Форст, Кройтер Форст. Всё, включая школьные дворы и звонкие трамвайчики, тихие переулки и брусчатую набережную, кондитерские магазинчики и центральную площадь, загадочные пустыри и трёхсотлетнюю статую Королевы Рени, покрытые мхом каналы из булыжника и пахнущие влагой церквушки, в один момент кануло в небытие вместе с четвертью западного побережья.

Гюнтер Арр сам чудом спасся, его разбудила в четыре утра телеграмма от знакомой актрисы, с которой они пару лет назад провели тройку хороших ночей, почти не покидая номер отеля. Чудо в том, что она вообще о нём вспомнила, чего мужчина никак не ожидал. Сигнал, добравшийся до него с соседнего континента через тысячи километров, повторял одно слово: «уезжай».

И он, не раздумывая, уехал, наспех одевшись и угнав чей-то велосипед. Гюнтер гнал на нём изо всех сил, стараясь не угодить в занос на скованной льдом дороге, он уехал из города, которого не стало через час. После вспышки позади импульс вывел из строя все автомобили. Гюнтер на велосипеде проезжал мимо них, а водители растерянно смотрели ему вслед.

В Эльсиноре он сел на этот поезд. Экспресс — образец гномьих технологий с магическим двигателем, который не выходит из строя из-за ядерных взрывов. И вот теперь он едет. Куда? Никто не знает, куда ехать. Говорят, в Регенсбурге есть лагерь для беженцев в бомбоубежище. Форт Лайоль тоже когда-то считался надёжным бомбоубежищем, но сейчас от него осталось лишь тёмное пятно на горизонте, едва видное сквозь запотевшее изнутри стекло поезда.

Гюнтер Арр не переживает так сильно, как окружающие. Он упивается поразительностью того, что дождливые улочки родного города, в котором Арр всегда чувствовал себя чужим, существуют теперь только в его памяти. Он ощущает себя новым мэром Кройтер Форста, города-воспоминания. А кто оспорит этот титул, если настоящий город теперь просто набор беспорядочных кварков?

Окно входной двери в тамбуре лопается, что-то небольшое и металлическое влетает и начинает катиться по полу к ногам мужчины. Граната, думает Гюнтер. Он даже не вздрагивает, не пытается убежать. Он слишком крутой для этого. Или просто слишком вымотан.

Но «граната» не взрывается. Приглядевшись, мужчина понимает, что это медная масляная лампа. Кому понадобилось её сюда бросать? Взгляд переключается на разбитое окно. Стужа дышит в лицо мужчины. За вьюгой виднеется тёмный силуэт в тулупе, карабкающийся по оврагу прочь от поезда. Но поезд движется дальше, и незнакомец стремительно удаляется прочь от тамбура, в котором стоит Гюнтер и пытается осознать произошедшее.

Мужчина поднимает лампу. На замызганном боку виднеется выгравированный рисунок. Змея, пожирающая свой хвост. Уроборос. Гравировка покрыта комками глины. Арр морщится и машинально пытается пальцем стереть грязь. Из носика ламы выстреливает струя пурпурного дыма.

Спокойствие Гюнтера всё-таки даёт сбой, и он отбрасывает лампу в сторону. Она громко стучит о металлическое покрытие пола, струя дыма кружится, воздух в тамбуре становится всё менее прозрачным. Мужчина бросает взгляд в вагон. Все пассажиры и проводники замерли как восковые фигуры. Арр вслушивается и понимает, что равномерный стук колёс тоже пропал. Снова взгляд в окно: пейзаж застыл. В этом мире сейчас в движении только Гюнтер и загадочная лампа с дымом.

Постепенно дым начинает приобретать форму. Он становится то драконом, то великаном, то птицей, то мостом, то звездой, то черепахой. В конце концов он становится фигурой, напоминающий человека в балахоне.

— У тебя есть одно желание. Ты не можешь никак увеличить количество желаний или отменить желание, которое загадали до тебя, — страшный голос эхом отзывается в стенках черепа Гюнтера Арра.

— Ты джинн? — спрашивает мужчина, почти незамедлительно.

— Да, мне осталось исполнить последнее желание, и я наконец покину ваш безнадёжный мир, — шепчет фиолетовый балахон.

— А… А что загадывали до меня? Мне же нужно знать.

— Первый хотел успеть на паром. Он успел. Второй, за несколько минут до тебя, хотел, чтобы войн больше не было.

Гюнтер улавливает в безмятежном тоне джинна еле сдерживаемую насмешку, когда тот рассказывал о втором желании.

— То есть, это последняя война? Самая-самая? — переспрашивает Гюнтер.

— Да, после неё уже некому будет воевать, — отвечает джинн.

— И если я загадаю, ну, типа, чтобы никто не умер, то…

— Это противоречит предыдущему желанию. Любое желание, способствующее продлению жизни рода вашего, неминуемо ведёт к ещё одной войне. Так что я не смогу это исполнить.

На лице Гюнтера возникает грустная ухмылка.

— Мы ужасные существа, не так ли, джинн?

Из-под дымного балахона не видно выражения лица джинна. Возможно, у него и нет лица. Он молчит почти половину минуты, а потом отвечает:

— Вы сами клеймите себя ужасными существами за то, что продолжаете вести эти войны. Но тут нечего стыдиться, вся вселенная ведёт непримиримую вечную войну сама с собой. Каждая молекула, каждый атом, каждый спин — всё это солдаты. Это ваша природа, её нельзя стыдиться, как и нельзя ей гордиться. В мире джиннов нет войн, но это лишь только потому, что два джинна никогда не объединяться, чтобы воевать против кого-то. Я нахожу даже вдохновляющим то, как вы постоянно объединяетесь против кого-то, чтобы сражаться за свои идеи. Война — это не только раздор, но и катализатор единства. Но это против моей природы, и я хочу поскорее покинуть эту безнадёжную вселенную, тем более она уже обречена. На каждую бомбу найдётся бомба покрупнее, скоро даже материи не останется, лишь бесконечная пустота.

Гюнтер прислоняется к холодной стене. Он смотрит в вагон. На заставших людей, эльфов и гномов внутри. Он и не собирался продлевать ничей род. в этом мире он всегда ощущал себя таким же чужим, как и джинн. Когда в новостях начали передавать о первых бомбёжках, он даже обрадовался, он хотел видеть этот враждебный ему мир в огне. Гюнтер всегда был для него слишком неудобен, а раз мир не смог полюбить его, почему Арр должен вдруг разродиться неразделенной любовью к вселенной?

Но ответ джинна, неожиданно полный и искренний, что-то сломал в Гюнтере. Нет, он не может простить этот мир, как джинн прощает войны жителям этой планеты. Но и ненавидеть его он больше не мог. Конец всемирной истории смог размягчить даже такого антисентиментального громилу, как Гюнтер Арр.

Самозванный мэр Кройтер Форста подворачивается к джинну и говорит:

— Я хочу, чтобы напоследок все как следует кайфанули.

***

Гюнтер моргает, и дыма нет. Лампы нет. В разбитое окно ветер задувает снежинки. Он возвращается в вагон, к этим, чужим ему, существам. Хныканья больше не слышно. Пассажиры выглядят умиротворённо, они общаются с лёгкой улыбкой на лицах, иногда слышны смешки. Арр сам чувствует, как его нервная система начинает потихоньку искриться, как в детстве, когда он задувал свечки на своём именинном торте, или как когда в детским дом привезли нарядную новогоднюю ель.

Вдруг пассажиры начинают оживлённо тыкать пальцами в окно. Почти все обитатели вагона подходят поближе, чтобы разглядеть, что же там такое. Гюнтер расталкивает зевак, чтобы быть в первом ряду.

На горизонте виднеется яркая вспышка. Медленно с торжественным шумом из-под земли растёт атомный гриб. Кажется, будто он становится всё ближе к поезду. Он очень необычного цвета, помесь ярко-малинового и тёмно-вишнёвого оттенков с ярко-голубыми прожилками. Это зрелище так завораживает всех находящихся в поезде, что никто из них не догадывается, что их глаза расплавились ещё в момент, когда вспышка только озарила горизонт.

И весь мир становится чьим-то воспоминанием.

[16+] Рассказ содержит грубые выражения

Океан говна

Недалёкое будущее.

На просторах бывшей территории Союза разразился немыслимый по своей абсурдности инцидент: огромная площадь превратилась в зловонный океан разлившихся фекалий, уничтоживший многолетние достижения природы и человечества.

Несмотря на то, что все наперебой спешили поведать миру политические причины произошедшего, что именно вызвало столь масштабный экологический катаклизм - не знает никто.

Среди зловонных масс осталось многое, включая офис компании Ubisoft, оставшийся на своем месте, несмотря на все невзгоды. Глубинные сокровища манили многих, но оставались неизменно недостижимыми, ведь погружение в океан фекалий было абсолютно невозможным.

Нет ни одной субмарины, которая бы прошла испытания для углубления в подобный концентрат. Пройдёт ещё немало лет, пока крупнейшие компании разработают подходящие машины, получат одобрение правительства и путешествие в коричневую пучину станет реальностью.

Однако есть человек, который не готов ждать злосчастные годы. Это Степан, свежеиспечённый миллионер. Не так давно он с трудом находил финансы для ежедневного потребления ежевичного гляссе, но ему улыбнулась удача – он выиграл приз в конкурсе создания видеоигр.

Найдя талантливых инженеров на территории Казахстана он собирает батискаф. Подводная лодка не имеет лицензии, но полна более значимыми вещами – надеждой, верой и кумысом. Судно получает название “Параллакс” и немедленно отправляется в своё первое погружение.

Степан погружается один. Миссия эта довольно безумна, однако он твёрдо уверен что должен оказаться там – прямо на дне зловонной массы. Ведь только там можно увидеть то, чего нет. А ищет он одно – бессмертие.

Глупо? Глупо. Даже по логике. Ведь бессмертие предполагает вечную жизнь. А вечность предполагает что случится вообще всё. Абсолютно. Если у тебя есть безграничное время, то рано или поздно для тебя станет реальностью и машина времени. Однако, это означало бы что путешественники во времени должны вернуться в прошлое и существовать сейчас. Но их нет, а значит человечество никогда не постигнет вечность.

Да уж, это всё наводит на философские мысли. Степан ненавидит философию и философов. Все чёртовы философы хотят сосать пенис, однако не желают признаться в этом. Вместо этого они убеждают окружающих, что каждый человек хочет сосать пенис, что это есть наша суть и естество.

Чтобы отвлечься от мыслей про члены, он думает о бессмертии. Что если создать игру и разместить её на самом надёжном ресурсе, чтобы она точно сохранилась и в неё играли во все времена. Будет ли это сродни бессмертию?

Он слышит голоса. Сотни голосов. Кто это? Биологические формы, которые адаптировались к жизни в каловых массах? Или же сам океан обрёл разум и беседует с ним? Не врут ли ему глаза, верна ли ему когнитивная система?

Голоса были мерзкими. Они твердили что он недостоин бессмертия. Твердили что его игры отвратительные и он ничего хорошего не принесёт миру своим вечным существованием.

Стенки батискафа скрипнули. Связь с субмариной прервалась.

Что же, Степан погиб? Никто не знает, ведь никто не способен проверить что стало с батискафом. Быть может, инженеры допустили ошибку и титановый корпус Параллакса содержал незамеченные дыры. Возможно глубоководный аппарат моментально схлопнулся, не оставив миллионеру даже время сохранить игровой проект, который он создавал для будущих поколений. А может это был медленный и мучительный конец, приближаясь к которому погруженец пожалел о выбранном пути.

Но прочь негатив! Никто ведь не знает что стало с ним на самом деле, и уже не узнает. Батискаф в суперпозиции. Возможно Степан нашёл на дне то, к чему стремился и сейчас существует на другом уровне бытия.

Хотелось бы верить в это. Чудеса случаются, что ни говори.

Ты утомился от своих размышлений и вышел на балкон, жадно вдохнув свежий воздух.

Хорошо что запах здесь всегда одинаков.

Петрикор.

Больше не наступит зима

Мелкие снежинки медленно опускались в своем причудливом танце на главную площадь небольшой Фелонии. Завороженные волшебным ритмом они ничуть не смущались того, что на них никто не обращал никакого внимания, как и на Ганса, красные щеки которого напротив пылали от гнева.

- А вот мой папа рассказывал об Ашире. Говорят, там вообще не бывает снега!

Худенький, еще по-мальчишечьи угловатый, Ганс отчаянно пытался привлечь к себе внимание, с обидой глядя на малышку Анну, которая, будучи самой младшей из местных детишек, устроилась рядом с загадочным путником на скамейке. Укрытая его теплым полушубком, она с восторгом внимала каждому слову незнакомца, решившему в этот вечер побаловать детвору фантастическими рассказами.

- Тише ты, - зашикали на Ганса остальные дети.

Мальчик часто пытался оказаться в центре внимания, если не байками, которые помнил от отца – когда-то завсегдатая «Пьяного гуся», а ныне пропавшего уже около трех лет назад, то многочисленными драками и пакостями. Вот только чем больше он старался, тем меньше его воспринимали всерьез.

Однако темные глаза незнакомца сверкнули из-под капюшона. А быть может, в них отразился свет рано зажигаемых в это время городских фонарей…

Незнакомец улыбнулся и неожиданно поддержал мальчишку:

- Ашир… Далекий край. Да, я был там. Жаль сейчас уже не застать его былого величия.

А ведь когда-то народ Ашира не знал не только засухи и бед, но и даже старости.

***

В далекие незапамятные времена, когда на лугах паслись крылатые жеребцы, а феи не боялись выходить на лесные поляны… Совсем юноша, только взошедший на престол Ашира, король Арсей охотился в своих угодьях с небольшим отрядом верных воинов.

Так уж случилось, что желая побыть в одиночестве, которое так редко для коронованной особы, он заблудился в лесу. Близился вечер. И даже опытного в охоте Арсея немного пугал вой стаи волков неподалеку. А может поздняя осень давала о себе знать дрожью в теле.

Арсей уже был почти в отчаянии, как вдруг впереди, у кристально чистого ручья, он встретил девушку невиданной красоты. Ее кожа сверкала подобно звездам, а нежные локоны были чище всякого серебра.

Девушка улыбнулась Арсею. Не говоря ни слова, она поманила его жестом за собой. Увлеченный красотой Арсей и не заметил, как вышел вместе с ней к краю леса. Он хотел что-то сказать, признаться в чувствах, пронзивших сердце, но не успел – девушки будто след простыл. А над простирающимся полем медленно начал падать снег.

Шло время. Советники и придворные устали подыскивать невест придирчивому Арсею. Уже молодой мужчина, он все еще не мог забыть прекрасной девы из леса. Желая снова встретиться с ней, он то намеренно пытался затеряться в чаще, напрасно зовя свою прекрасную незнакомку, то гневался и приказывал лесорубам вырубать часть прекрасного леса.

Но все казалось было без толку: лесные тропы, словно сами, выводили его к людям, а лесорубы не могли продвинуться в своей работе – спиленные деревья возвращались на место на следующую ночь, будто ничего не было.

Тогда Арсей, преисполненный последней надеждой, приказал собрать свадебный дар, чтобы отнести его в лес.

На удивление он был услышан! Но не девой, а ее отцом – древним духом вечно снежных скалистых гор, что были прямо за лесом. Он пообещал отдать свою дочь упрямому Арсею, который поразил его такой настойчивостью, да и дочь слишком часто стала упоминать навязчивого жениха, вздыхая, словно с тоской. Куда деваться отцу? Хотя и больно было знать, что его дочь уйдет в человеческий род, разорвет связь со своим родным домом, а значит, жизнь ее жизнь оборвется рано, как и людская...

И дал тогда отец самое богатое преданное, что мог представить себе Ашир – жители его перестали стареть, их жизнь стала такой долгой, что многие и не помнили, когда вообще родились на этот свет, ведь все реже в Ашире рождались дети. Вот только… сошел снег с вечно снежных скалистых гор…

Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше – прекрасная Лейя и Арсей были счастливы. Но ничто не может длиться вечно.

Прошли года, прошли столетия… Арсей, не заимевший даже пары седых волос на затылке, отправился на один из знатных приемов в соседние земли. Пораженный какой-то особенной простотой, непосредственностью и дивным смехом одной из служанок, он не смог устоять. Это было словно глотком свежего воздуха в его мире, будто застывшем на многие века! Еле дождавшись конца приема, он выпросил девушку с собой из владений хозяев. Еще будучи в дороге, он нарушил священные обязательства брака и клялся обольстительнице в любви.

Его не смущало, что он оскорбил свою законную жену, привезя с собой любовницу. Он не старался пресечь неприятных слухов, лишь изредка оправдываясь тем, что Лейя за все эти годы так и не родила ему наследника. Не то, что Марта! Она быстро понесла, вот только долгожданный сын, о рождении которого наглая девушка так любила похваляться загодя при дворе, оказался дочерью.

Марта невзлюбила девочку. Ее раздражало то внимание, которое, не смотря ни на что, отец уделял маленькой Адде. Ей казалось, что малышка украла у нее яркий блеск рыжих волос, ее свежесть и румяность лица, ее красоту и характер. Каждый раз, когда Адда подбегала к матери, то не получала ни одного теплого слова, а порой, наедине, могла отхватить тумаков и затрещин.

Не удивительно, что простое доброе отношение Лейи к девочке, редкая похвала или сладкий подарок, заставило малышку считать королеву, почти что, второй матерью. Заметив это, Лейя смирилась. Боль и обида в груди понемногу стали утихать, когда она рассказывала Адде на ночь волшебные истории, когда радовалась первым успехам девочки в езде на лошади, когда счастливая Адда увлеченно о чем-то щебетала ей во время прогулок в саду.

Лейе, несмотря на все годы жизни с Аресеем, казалось бы, в любви и понимании, почему-то только сейчас стало думаться, что в ее груди будто-то бы начало биться что-то, словно человеческое сердце…

Но не могла Марта стерпеть и этого. Пусть она и ненавидела свою дочь, еще больше она ненавидела Лейю, которая мешала ей одним своим существованием, не давала стать королевой.

Говорят, что вода точит камень, вот только на языке у Марты была не вода, а яд. Медленно, но верно, он проникал в душу Арсея. Мужчине начало казаться, что и правда Лейя только мешает его счастью, что он совершил большую ошибку в своей далекой юности. Марта внушала ему, что это все действия чар и колдовства, что королева заворожила его много лет назад, и больше того – сейчас она также чарует и завораживает его любимую дочь, Адду, отнимая от родной матери. И вот безоблачной лунной ночью Арсей пригласил свою жену на конную прогулку. За разговорами о том и об этом, он вез ее в лес, неосознанно найдя то самое место их встречи.

Спустившись с коня Лейя улыбнулась, ей показалось это очень романтичным и приятным, что супруг, даже спустя века помнит все. Ей на миг показалось, что он хочет примириться, и, наверное, она даже смогла бы простить ему это предательство с Мартой…

Лейя не заметила, как острая боль пронзила грудь насквозь, как сверкнул окровавленный клинок, как ярко алая, совсем человеческая, кровь полилась в кристально чистый ручей. Ахнув, она упала к ногам Арсея.

И в тот же час задрожали скалистые горы, рухнули бушующим градом, погребая под собой и весь лес, и неверного супруга, и несколько соседних селений, открывая простор сухим южным ветрам. Потемнели воды кристально вначале того самого чистого ручья, а потом и всех рек и озер, будто отравленные. Отравленные горем по невинно убитой Лейе.

Дар – приданное, что Лейя принесла с собой, покинул эти земли. Ашир захватил голод, а следом за ним болезни, люди стали стремительно стареть. Многие уже забыли, каково это, забыли, что когда-то Смерть была частым гостем на людских порогах. Старость стали считать опасной и заразной проказой, и не редко было и так, что пожилых родственников горожане выставляли за порог, лишая крова. И это в лучшем случае… все-таки в Ашире царил голод.

Без снега и зимы земля не успевала отдохнуть и напитаться всеми необходимыми для посевов соками, а свистящие сухие ветра, то и дело разносили остатки плодородной почвы, принося взамен один лишь песок.

Все мольбы старым духам и новым богам были тщетны – никто не слышал аширцев, которых становилось все меньше и меньше с каждым годом. Богатая страна сократилась до размеров небольшого города… чем-то похожего на вашу Фелонию. И лишь тогда одному из священнослужителей было видение – Ашир спасет только Чудо. Народ, должен доказать, что еще есть место настоящей любви и добру на этих землях.

Но какая может быть любовь, когда почти не остается сил, чтобы выжить? Тем не менее, было решено собрать последние припасы для пира, на котором разом будут сочетаться союзом женихи и невесты. Будто бы в последний раз, люди танцевали на Большой свадьбе, звучали пожелания о хорошей жизни, в которую, кажется, так легко было поверить…

Все было напрасно!

На следующий же день посевы загорелись от жары и солнца. Люди плакали, стенали. Еще больше немощных и стариков, непригодных для тяжелой работы, оказалось на улице.

Впрочем, даже в такие времена бывают люди, способные ухватить чуть больший и лучший кусок у народа – та же бывшая знать и оставшееся духовенство.

В один из вечеров юная дочь одной из подобных зажиточных семей, молодая Розетт дольше обычного ковырялась в скромном ужине. Ее взгляд то и дело простирался к когда-то красивому витражному стеклу, теперь же грубо заколоченному деревом, в тех местах, где были разбиты стекла. Она все равно слышала стенания и плач где-то на улице и внутри души не понимала, почему нельзя помочь другим людям.

В ответ же на вопрос сострадающего сердца была только сухая пощечина от матери, настрого запретившей говорить о такой глупости, особенно если они будут при отце. Беднякам всегда мало, а им нужно продержаться еще несколько лет, пока Розетт не получится выгодно устроить кому-нибудь в жены. Конечно же, кому-то не из Ашира!

Мать девушки все время мечтала об этом. Вот только как знать, суждено ли сбыться таким мечтаниям. Только на прошлой неделе, на соседней улице, эти же самые бедняки подожгли чей-то дом, а жильцов насадили на вилы.

И все же Розетт не боялась, собрав в мешок, сколько смогла, еды на кухне, она осторожно выбралась ночью из дома. Первое время все шло хорошо, обездоленные люди радовались такому подарку. Но стариков и нищих было безумно много, Розетт уже стала переживать, что ей не хватит того, что она приготовила.

Так и случилось… Жадность подтолкнула одних драться за еду, а других накинуться на Розетт, и кто знает, что было бы с ней, если бы не женщина, выглянувшая ночью на шум из одной скромной хижины совсем рядом. Именно она придумала план, что девушка тайком будет приходить к ней домой, а все обездоленные, пожилые и не способные уже добыть себе хоть немного еды самостоятельно будут получать в руки строго отмерянный паек, смогут погреться у огня. А еще если хватит места даже переночевать в сырую погоду в каком-нибудь углу или на чердаке. Благо грозного вида широкоплечего хозяина дома, мужа этой доброй помощницы, побаивались смутьяны, поэтому план поначалу сработал как надо. А дальше…

***

- О, я вижу, вы уже догадались, что было дальше! – незнакомец усмехнулся, погладив Анну по голове. Девочка первой хотела озвучить свою версию.

- Это и стало тем самым Чудом?

Странник кивнул, задумчиво глядя куда-то вперед.

- Да… Это было то самое Чудо. Чудо настоящей любви и добра к другому человеку, Чудо сострадания – способности поделиться последним в минуты беды, не отвернуться от больных и старых. Ашир восстановился не сразу, но природа смилостивилась над ним. Пусть больше местные жители не славятся долголетием, и в тех краях никогда не наступает зима, дожди там больше не редкость, а люди научились не только выживать и выращивать достаточно хлеба, но и быть гостеприимными к любому забредшему путнику.

Один из мальчишек, самый рослый, Стефан, громко хмыкнул и шмыгнул замерзшим носом, поспешно вытирая его рукавом тонкого плаща:

- Ха! Тоже мне! Эта Розетт прям как наш сэр Люфан! Нам о нем часто рассказывают на проповедях. Построил приют для чумных когда-то, когда все их на костер отправляли. Лучше расскажи что поинтереснее, не про любоф-фь и девчонок! Помнится, ты говорил что-то о крылатых лошадях, а драконов… Ты видел драконов?

- Не нравится – не слушай, - неожиданно прервал его, притихший и все-таки нашедший себе место на краю скамейки возле странника, Ганс. – Хотя… Я тоже хочу про драконов, - робко признался мальчик.

Незнакомец вздохнул с улыбкой:

- Что ж, когда-то давно я видел драконов. Больше того, я был хорошо знаком с одним из них…

Приятный, чуть хрипловатый голос снова зазвучал, перебивая музыку причудливого танца снежинок, унося детей мыслями в новые земли, совсем далекие от Ашира - края, где больше не наступит зима.