Плохо! Плохо!:  0
Показано с 1 по 4 из 4

Тема: Наше наследие. Стиль Х

  1. #1
    Хранитель Форума Аватар для Валера
    Информация о пользователе
    Регистрация
    15.04.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    14,006
    Записей в дневнике
    3
    Репутация: 166 Добавить или отнять репутацию

    Хорошо Наше наследие. Стиль Х

    В качестве новогоднего подарка открываю тему "Наше наследие".

    Первым номером в ней идет один из лучших литературных конкурсов рассказов ( с угадыванием авторов ) проводившийся весной 2006 года на Темном форуме Randomizer ( Тонитой ), в котором участвовал и я.

    Здесь все рассказы без указания авторов.

    http://tempfile.ru/file/3170351
    Последний раз редактировалось Валера; 02.01.2016 в 13:15.

    Спойлер И как тебе не стыдно-то, а, Валера?:


    Оборона форта: http://rghost.ru/8kLGxFtD2
    Сделать, чтоб все происходило, как я хочу, - вот, собственно, и весь мейкер!
    Адский Рейд: http://rpgmaker.su/vbdownloads.php?d...downloadid=106

  2. #2

    По умолчанию Список всех рассказов-участников эксперимента "Стиль Х".

    Валера, ты не против, если я объединю всё наше наследие в один пост?

    Спойлер Треугольник:

    Я достаю из кармана пачку "Malboro" и закуриваю. Всегда ненавидел курение.
    Но, по крайней мере, это очищает разум, загрязняя легкие. Я, конечно, понимаю, что одна сигарета сокращает жизнь на 11 минут. А одна пачка – на три часа сорок минут. За это время можно перелететь Атлантику на "Конкорде", посмотреть "Зеленую Милю", а то и заняться тантрическим сексом. Только мне это не нужно было.
    Мне нужна была Она. Видеть Ее. Дотрагиваться до Нее. Дышать с Ней одним воздухом.
    Год. Гребаный год я убил на то, чтобы познать Ее. Ее расписание. Привычки, вкусы. Слабости. Страсти.
    Она любила меня когда-то… Теперь я Ей не нужен.
    Я стою на мосту. Нева, как всегда, тиха и величественна. Без двенадцати восемь. Опаздывают.
    Все же, права была Янка, когда говорила, что девушка без парня – как рыбка без зонтика. А зачем рыбке зонтик? Вот-вот… Мужчины, они ведь – мы, то есть, - по сути, нужны только для размножения. Во всем остальном женщины прекрасно справляются сами. Идеальный пример для этого – львиный прайд.
    Почему-то вспоминается, как наш слегка картавый эколог никак не мог выговорить это слово и во время лекции писал его на доске мелом… Прайд.
    Львицы охотятся, создают, если угодно, очаг, охраняют жилище. Лев их трахает. На этом его функции заканчиваются.
    По сути, у людей так же. Когда как следует разовьется искусственное оплодотворение, мы элементарно попадем под бритву Оккама. Хотя это, наверное, давно стоило сделать…
    Без десяти. Их все нет.
    Для того чтобы не сойти с ума, начал мысленно отсчитывать то, что происходило.
    Депрессия, попытка суицида, встреча. Удивление, голодовка.
    Признание.
    Страсть. Любовь.
    Перелом. Комплексы. Слезы.
    Расставание. Меланхолия. Телефон. Денег нет на счету… Долги. Больница.
    Военкомат.
    Истерика. Боль.
    Любовь.
    Разлука.

    "Если пара состоит из двух женщин, она совершенна…"
    Мужчины – не нужны.

    Без пяти. Ну, где же они? Одна из них – богиня. Ангел. Мечта во плоти. Вторую я не знаю, и знать не хочу. Потому что сердце такого знакомства уже не выдержит.
    Без трех минут восемь. А вот и они

    Волосы развеваются на ветру. Прекрасные рыжие кудрявые волосы. И веселые зеленые глаза. Когда-то я утонул в них и не вынырнул.
    Хорошо, что сейчас они меня не видят.

    Вторая. Блондинка… Красивая. Немного печальная. Холодная. Одобряю твой выбор, молодец.

    Они ведь счастливы, правда? А кто мне дал право мешать их счастью? Если они любят друг друга?

    Я никогда не имел секретов. Ни от кого. Мой мир был открыт каждому. Были тайны… Но они – ото всех. Потому что чужие и не по моей воле. И когда я пустил Ее в свой маленький, уютный мирок, Она не нашла там ничего нового. Мне тоже приоткрыла завесу… И я понял, что совсем не знал Ее. Что Ее мир отличается от того, который я видел. И, что самое страшное, я там лишний. Инородное тело.
    Забавно.

    Они подошли к скамейке. Сели. Разговаривают, смеются.
    А ведь их расписание я тоже знаю.
    Понедельник. У них закончится учеба, и они спокойно будут себе гулять по столь любимому и ненавистному мне городу – Санкт-Петербургу. Будут пересекать мосты, есть мороженое, болтать обо всякой ерунде. Завтра вторник… Они не увидятся, потому что разное расписание. И будут нервно ждать среды – звонить, писать смски, стучаться в аську. А в среду пойдут в театральный кружок. Одна из них будет играть Медею, вторая, вероятно, Афродиту. Хотя лучше бы они играли Сапфо… Я бы написал сценарий, будь я писателем. Но я не умею писать. Потом – ночной клуб, дискотека, танцы. В четверг они пойдут в театр, на какой-нибудь хороший молодежный спектакль или мюзикл. А в пятницу, взмокшие после физкультуры, будут гулять в парке. Потом пойдут домой – к одной из них, и лягут в постель. И будут стеречь сон друг друга, чтобы не спугнуть свое счастье… Субботнее утреннее солнышко они будут встречать вместе и улыбаться. Потом, наверное, пойдут на какой-нибудь концерт. А потом будет воскресенье.

    Она положила своей спутнице – спутнице жизни – руку на плечо. Потом обняла и аккуратно поцеловала в лоб. Понимаю. Чего уж тут не понимать?

    Достаю мобильник, набираю смс.

    "Ty s4astliva?"

    Отдаленно слышу звонок. Она берет телефон в руки, открывает панельку. Вижу удивление на Ее лице. Оглядывается. Меня не видит – я хорошо спрятался. Нажимает несколько клавиш и убирает телефон. Обнимает подругу.

    "Da. Ne pishi mne bol'she."

    Понимаю. Я понимаю тебя, любовь моя, ненависть, сладость и горечь! Я уйду по ковровой дорожке из звезд, чтобы не мешать вам. Вы будете жить и будете счастливы. Обещаю.

    "No beden ya, hranju ya lish me4ty…"

    Добиваю оставшиеся две строчки и посылаю. Она достает телефон, смотрит на экранчик, пожимает плечами и убирает. Ее спутница что-то спрашивает. По губам читаю ответ: "Ничего особенного". И они целуются. Страстно, любовно.

    Когда-то Она и меня так целовала.
    Надо же.

    "Она совершенна…"

    Тут я и думаю – да зачем? Она права. Я не буду Ей больше писать. Я не буду больше Ей докучать. Мешать счастью. В конце концов, зачем Ей зонтик?

    Дождя нет и не будет. И хвалы не будет.

    Я перебрасываю ноги через перила моста. Когда-то я посвящал Ей песни. А теперь я буду петь лишь Вечности. Помню, старина Фридрих хотел детей от нее… И я хочу. Я люблю тебя, Вечность…
    Ведь я люблю тебя, Вечность!

    Как же страстно они целуются… И сон стеречь они будут по-настоящему. Как
    Маргарита.
    Я не готов был умереть ради Нее, но я готов был жить ради Нее. А теперь в этом нет необходимости… Значит, нет необходимости и во мне.
    Я отталкиваюсь ногами от перил и падаю в ледяную рябь реки Невы… (аптека, улица, фонарь). Она принимает меня холодно и радушно, сковывая мои движения и отнимая жизнь. И, как последнее дуновение ветерка, как последний, завершающий аккорд, я умираю. Хулы ведь не будет, правда?
    Хулы не будет.

    "Ya razostlal me4ty u tvoih nog.
    Stupai nezhnee – ved' ty idesh' po moim me4tam."


    Спойлер Медальон:

    Выйдя из ювелирного магазина, Илья спустился в метро. На часах светилось примерно четыре часа дня, и спешить было особо некуда. Народу в поле зрения на удивление мало, видимо многие всё ещё работали, и вечерний час пик для метро пока не наступил. Хотя он обратил внимание на хмурого мужчину в черном плаще и дурацкой шляпе, какие носили американские детективы годов этак 60-ых.
    - Ну, только плащ в серый перекрасить и один в один, - усмехнулся про себя Илья и отправился к кассе.
    Он купил жетон и уже подошёл к поручням, как услышал какой-то треск. Где-то на грани шестого чувства он ощутил, что надо остаться на месте, и это спасло ему жизнь. Шум стал громче, затем превратился в треск, и спустя 5 секунд из туннеля выехал покорёженный поезд метро. Он был наклонён под неестественным углом и, не доехав до середины тормозного пути, наклонился ещё больше, выехал на платформу для ожидания, раскидывая людей, словно кегли в кегельбане... Где-то там внизу вспыхнул пожар, доносились крики тех, кому уже не было спасения. А Илья стоял и смотрел на то кровавое месиво, которое устроил сошедший с путей поезд... Наконец оцепенение прошло, и Илья, резко развернувшись, побежал назад, по пути упал, но поднялся и добрался-таки до выхода, отметив, что стало как-то неожиданно темно... Только там его ждал сюрприз - вместо лестницы на улицу его встретила ржавая решётка. Паника начала охватывать его сознание. Схватив решётку руками, он безуспешно подёргал её с криками:
    - Эй, помогите! Есть там кто-нибудь! Чёрт!
    Наконец, успокоившись, он развернулся и, прислонившись спиной к решётке, всмотрелся в темноту подземки.
    - Сейчас же день. Почему выход закрыт? Да и откуда эта решётка? А авария?
    Да что здесь творится?! И почему так темно? - лихорадочно замелькали мысли в его голове.
    Он прислушался - стояла гробовая тишина. Теперь у него был только один путь - назад.
    - А где же люди? - спросил он сам себя. - Вахтёр, охранники?
    Пробираясь почти на ощупь, он добрался до входа в служебное помещение. Дверь была открыта. Вдоль коридора по бокам находилось две двери и одна
    дверь в конце коридора. Он вошёл в первую дверь, и его тут же вырвало - за столом было тело женщины, видимо вахтёра, а на месте её головы, опущенной на стол, лежала огромная глыба камня. Илья поднял глаза - часть потолка обвалилась.
    - Безумие, - едва слышно прошептал Илья.
    На столе он заметил ключ, весь заляпанный кровью. Поборов отвращение, он взял его, но в этот момент за дверью послышался лёгкий стук.
    - Живой! - обрадовался Илья.
    Но, выбежав в коридор, он оторопел - в трёх метрах от него находилось создание, являвшее собой верхнюю часть человека, но без головы. И оно ползло к нему, оставляя за собой красный след.
    Уже ничего не соображая, Илья пулей вылетел из служебного помещения, но там ползало ещё две таких твари. Он рванул вниз по эскалатору. И там его поджидал сюрприз - длиной два метра, существо, стоящее, как собака, но с телом человека, в передней части вместо одной руки была нога, сзади то же самое, но только наоборот. Головы не было. Тварь изготовилась к прыжку, неестественно изогнув передние конечности - у рук и ног суставы сгибаются в разные стороны. Наконец поняв происходящее, Илья прыгнул в сторону, а там, где он был секунду назад, уже находилась эта тварь, готовясь к следующему прыжку. Свалившись на пути, Илья побежал в тоннель, тварь неслась следом, причём быстрее, чем Илья. Пробежав метров 10, он запнулся и прокатился кубарем ещё метра 3 - и спасён чудом - тварь пролетела над ним. Неожиданно рядом с собой он заметил монтировку, а около неё труп рабочего, его шея лежала ровно на рельсе, головы не было видно, срезана.
    Тварь неслась на Илью. Инстинкт на дал ему застыть в ужасе, руки сами схватили монтировку, и, извернувшись от монстра, парень с развороту нанёс сокрушительный удар, отшвырнув тварь к стене. Не шевелится...
    Тяжело дыша, Илья запрыгнул на боковые перила, ступил на железный пол и открыл служебную дверь ранее взятым ключом. Пройдя ряд служебных
    помещений, он наконец-то выбрался на свежий воздух. Но в тот момент, когда он переступил порог, отделявший спасение от кошмара, наступил день. Точнее, он просто не сразу понял, что сейчас день - всё его сознание было захвачено событиями в метро. Улица, как улица. Немногочисленные пешеходы шагают по своим делам, и, казалось, им нет дела до аварии в метро и парня с монтировкой.
    - Показалось, что... МОНТИРОВКА!
    Испачканный кровью инструмент любого сантехника (или кто там ими пользуется) удобно лежал в руки. Пальцы разжались сами собой, и гулкий удар донесся до его слуха.
    - Не показалось..., - едва ли не с насмешкой произнёс он сам себе. - Но что же делать? Кому рассказать...? Хотя кто мне поверит, особенно про это... про этих... А ну и к дьяволу! Всё равно и так скоро всё станет известно. Домой, надо домой!
    Он отправился на автобусную остановку. По дороге ему встретился пропагандист, раздававший какие-то листовки всем прохожим. Из чистого любопытства он взял одну и прочитал первую строчку:
    - "Я ИДУ... ОНА ЖДЁТ... НЕЛЬЗЯ... ОБЕРНИСЬ..."
    - Что за хрень? - подумал Илья и уже собрался требовать объяснений у пропагандиста, но стоило ему оторвать взгляд от листовки, как он едва устоял на ногах - было ТЕМНО! А на улице ни одного прохожего. Липкий страх снова начал заползать в сознание.
    Вдруг земля содрогнулась. Затем ещё раз. И ещё.
    - Землетрясение?! Нет, больше похоже на...
    Из-за угла улицы, где-то в ста метрах от Ильи, методично переставляя волосатые ноги, на перекрёсток вышел здоровенный паук шести метров росту. И единственное отличие от обычного паука, которое заметил Илья, была голова - вместо неё там красовалась маска ухмыляющегося клоуна. Пустые глаза маски уставились в упор на Илью.
    - ...шаги, - запоздало закончил он свою мысль.
    Внезапно из магазина, что как раз находился на том углу, откуда появился паук, вышел какой-то парень. Илья всмотрелся - его приятель Андрей. И он тоже его заметил.
    - Эй, Илья, здарова!! - замахал он ему рукой.
    Паук поднял свою здоровую лапу и молниеносным движением пронзил Андрея насквозь, насадив его, словно мясо на вертел.
    - А... Андрей... НЕТ!!! - сознание подмывало его броситься на бессмысленную выручку другу, но ноги сами понесли его в обратную сторону.
    Он едва ли что не полетел вниз по улице - его дом всего в каких-то пятистах метрах отсюда. Паук медленно последовал за ним, хотя гигантский размах ног с легкостью компенсировал разницу в скорости. Расстояние неумолимо сокращалось. И всю дорогу он совершенно отчётливо слышал голос Андрея, всё ещё пришпиленного к ноге паука, спокойно просившего его остановиться и подождать.
    - Что же, что же, что же здесь творится???
    Всего 50 метров до родного дома, за спиной топот чудовища, а из двери подъезда вразвалочку выходит уже знакомый по метро мужчина в чёрном плаще и дурацкой шляпе.
    - Парень, у тебя такой вид, словно ты привидение увидел?
    - Что?! - что-то в этом не то.
    Резким движением Илья развернулся на месте и как стоял, так и упал на асфальт на пятую точку. Солнце, машины ездят, пешеходы спешат по своим делам. Нарочито медленно Илья поднялся на ноги и как-то оторопело взглянул на незнакомца - тот вопросительно на него уставился. Ноги снова подкосились, но теперь он просто осел на корточки и обхватил голову руками.
    - Я схожу с ума... схожу с ума... - голос сильно дрожал.
    - Эй, с тобой всё нормально? - мужчина подошёл к нему и поднял на ноги.
    - Со мной..., Илья резко оттолкнул незнакомца. - Нет, чёрт побери, не в порядке!!!
    - Эй, эй, не кипятись, - мужчина сделал примирительный жест руками. - Чего ты так испугался?
    - Да кто вы вообще такой?! - нервы у парня явно сдавали. - Лезете тут с идиотскими вопросами! С дороги!
    Он грубо подвинул мужчину в сторону и забежал в родной подъезд.
    - Как знаешь, - донеслось до него с улицы. - Но в следующий раз подумай, прежде чем отказываться от помощи. Увидимся, Илья.
    - Откуда... - Илья выглянул в окно, но незнакомца и след простыл.
    Он поднялся к себе. Матери дома не было, и это было хорошо. Зайдя в свою комнату, он начал рыться в ящиках.
    - Итак, Илья, подумай немного головой, - размышлял он про себя. - Авария в метро, монстры, сбежавшие из кунсткамеры, резкие смены дня и ночи, восьминогий годзилла, странная бумажка и кретин в форме детектива из комиксов. И как вся эта хренатень связана? Особенно учитывая, что кроме меня никто подобного не замечает. А это значит... нихрена это не значит... Ну, гады, попадитесь мне ещё... А, вот и ты!
    Он наконец-то нашёл в одном из ящиков шкафа свой пистолет. Не так-то просто было добыть подобную игрушку, но порой припугнуть гопоту - лучше не найти.
    - Теперь я не буду убегать.
    В двери раздался поворот замка. А затем голос матери.
    - Сын! Я дома!
    - Ну вот, - подумал Илья. - Мать пришла. Ствол ей лучше не видеть.
    Спрятав пистолет за спину за пояс, он вышел в коридор встретить мать. Света нет, мать копается в сумках.
    - Ну, чего встал? - с укоризной сказал она. - Включи свет и помоги мне.
    Илья послушался и отпрыгнул от матери задом на добрые пару метров - на него глядели два глазных яблока на полностью обожжённом лице, рта и носа не было, волосы сгорели и висели ошмётками, в нос ударил запах палёной плоти.
    - Оглох, что ли, - спокойно заговорило чудище голосом матери. - Иди сюда.
    - М... ммм... Мама...? - дрожащими руками он нащупал за спиной пистолет и, выставив перед собой, направил на мать.
    - Эй, где ты это взял? - чудовище поднялось на ноги. - Ты что делаешь? Неужто испуг в голосе? Палёный труп двинулся на него. Рефлекс сработал раньше мозга.
    - Ч-Чёрт!!! - выстрел в голову отшвырнул монстра к стене.
    Труп осел на пол и больше не шевелился.
    Одним прыжком Илья преодолел труп выбежал в подъезд. Оказавшись на улице, Илья быстрым шагом отправился к старой школе, находившейся неподалёку.
    Вечерело. Редкие пешеходы проходили мимо, но Илья не обращал на них внимания. Все те ужасы, что произошли сегодня, возникали из ниоткуда и добрались до него даже дома, а потому он совсем не понимал, куда дальше идти и чего бояться. Единственной целостной мыслью была назначенная на сегодня встреча с Юлей, подругой его девушки Марины. Несколько дней назад она попросила его достать какую-то безделушку в ювелирном магазине, где работал друг Ильи. Вещица дорогая, но договорились на списание по себестоимости. И вот сейчас он шёл на встречу, держа руку в кармане на этой самой вещице, похожей на медальон.
    - Стоп, - Илья резко остановился от внезапно возникшей догадки. Мозг лихорадочно заработал. - Спустя 15 минут, как я взял этот медальон в руки, случилась авария в метро, затем...
    Он достал медальон и внимательно на него посмотрел. Очевидная догадка сама стучалась в дверь, но что-то неуловимое заставило его покачать головой.
    - Да нет, не может быть, - и Илья убрал медальон обратно в карман.
    Дойдя до поворота, он свернул налево. Вот и школа виднеется. Марина должна ждать его во дворе. Но не успел он сделать и шага во двор, как оторопел на месте - в который раз за сегодня?
    На скамейке, головой к Илье, лежала Юля, а над ней, стоя на земле на коленях и склонившись лицом к её лицу, скалился ангел. Длинная белая тога, белоснежные крылья, сияющий нимб над головой, а во рту два окровавленных клыка. Илья едва не бросился бежать - ангел, словно вампир, пил из её шеи кровь. Очередной безумный кошмар. Но эти кошмары боятся пуль! Не долго думая, Илья достал ствол, выставил его перед собой и, методично нажимая на курок, начал наступать на ангела. Но ангел не только не упал, но, встав, расставил руки в стороны и заговорил приятным голосом.
    - Зачем ты стреляешь в меня, Илья? Это же грех - убивать.
    Уже привычный страх снова удобно примостился на в его сознании. Робкими шагами Илья начал отступать.
    - Я очищу твою душу, Илья! - уже пророкотал ангел. - Спасу тебя от греха!!
    Его тело начало меняться. Дёргаными движениями оно стало увеличиваться, покрываться бугристыми мускулами, а потом и шерстью. Лицо превращалось в
    морду дикого зверя. И вот, спустя 10 долгих секунд, которые Илья оторопело смотрел на превращение, перед ним стоял двухметровый оборотень в порванной белой тоге, ангельскими крыльями и нимбом.
    - ПРИМИ ОЧИЩЕНИЕ!!! - зарычал монстр, резко пригнулся к земле и прыгнул.
    А в следующую секунду оборотня отшвырнуло от Ильи на десяток метров белой молнией. Илья обернулся. За его спиной, где-то в пяти метрах от него, стоял маленький ребёнок примерно 4-х лет отроду. На мальчике была футболка с ухмыляющимся черепом на груди и зелёные штанишки. Лицо не выражало абсолютно ничего.
    Но едва Илья решился открыть рот, его опередил ухмыляющийся череп на футболке мальчика.
    - МЯ.... СО.... - медленно произнёс череп утробным голосом, а в следующее мгновение из глаз мальчика вырвались два щупальца, устремившись к Илье. У первого щупальца на лету сформировалась Рука на конце, у второго острый Шип.
    Уже совсем ничего не соображая, Илья снова поднял пистолет и выпустил оставшиеся патроны, почти не глядя. Мальчик беззвучно упал на землю, но Рука схватила его за голову, а Шип вонзился в плечо. Происходящее завертелось перед глазами, и Илья отрубился.

    - А какой это был по счёту? - голос пробился сквозь завесу тумана.
    - седьмой, - голос слышен уже чётче. - Вечно в верхах придумывают заковыристые системы переброски. Курьеры, которые не знают, что они курьеры - ну разве не глупость?
    - Так что нам с ним делать? - туман почти рассеялся.
    - Его нельзя отпускать, сам понимаешь, - совершенно отчётливо слышные голоса, но нет сил даже приоткрыть глаза.
    - Но он же не виноват. Мы проследили его путь с Объектом. Если бы не нарушенная защита, ничего бы не произошло.
    В сознании начали всплывать какие-то неуместные образы. Вот Илья идёт в метро. Авария. Он падает. Снова тишина.
    - Да... Почему защита элемента 387 оказалась нарушена, боюсь, сейчас уже не выяснить. Но я даже боюсь представить, что пришлось пережить бедному парню. Если я всё правильно понял, газ начал действовать на него уже на выходе из магазина. Сильнодействующий галлюциноген, влияющий на все 5 органов чувств. И чем больше времени он был под его воздействием, тем сильнее был эффект. Тоже мне, биологическое оружие. Надеюсь, это их хоть чему-нибудь научит. Столько трудов и всё насмарку.
    Галлюциноген. Значит, он не сошёл с ума? Это всё медальон! Он здоров! Ну, тут сознание снова прорезали образы! И лучше бы этого не случалось!
    Каким-то третьим зрением все события того дня отпечатались в его мозгу в своей истинной форме... Он увидел себя, бегущего в ужасе по обычной улице,
    люди с удивлением уставились на него. За ним бежит друг, но тому надоедает и он уходит... Он забегает домой... Убивает мать.... Убивает... мать....... маму.......... идёт в школу... видит того детектива, убившего Юлю... он пришёл забрать медальон... у него бронежилет... детектива убивают трое людей в чёрной форме... Илья убивает одного из них метким выстрелом в голову.... но ему что-то колют и... всё... смерти... сколько же их.... он сам... убил... убил двоих... убил человека.... убил... маму.......... АААААААААААААААААААА!!!!!!
    Дикий крик вырвался из груди на свободу. Он задергался, но руки и ноги оказались намертво прикованы к кровати. Снова легкий укол в плечо и блаженное забытьё.
    - Видишь, - один из докторов обратился к коллеге. - Его нельзя отпускать. Он не сможет жить с тем, что сделал.
    - Может быть, и смог бы, - скептически покачал головой коллега. - Но всё же проблема в другом.
    Губы Ильи сами произнесли заветное слово, а рука непроизвольно сжалась.
    - Уровень привыкания давно превысил критический уровень. Всего один час и назад дороги нет, а он был под воздействием почти 4 часа. Даже понимая это, он уже не сможет отказаться от всех тех кошмаров. Никогда.
    - Медальон..., - разум спал, но подсознание хотело ещё. Как и тогда, у школы, подсознанию удалось убедить разум, что всё хорошо. - Дайте мне... медальон...


    Спойлер Свет сквозь тьму:

    События, которые произошли в Англии в 1802 году, наводили ужас на все проживающее население. Это случилось в Ливерпуле. В живописном местечке, на окраине города, стоял прекрасный в стиле рококо замок. В здании проживал герцог Валентин: это был человек крепкого телосложения и молодой мужчина тридцатилетнего возраста. При дворе у него был конный двор, на котором он разводил красивых породистых лошадей. Он так был увлечён своим занятием, что порой забывал о своей личной жизни.
    Ранним утром, когда он совершал утренний прогул на своей любимой лошади, он обратил внимание на то, что роса на травяной дорожке ведущей к озеру, была кем-то сбита. Герцог смекнул, кто это мог быть тут в такой ранний час. Он слез с лошади и побрёл к озеру. Проходя мимо заброшенной часовни, герцог услышал голоса, замешкавшись, кто бы это мог быть. Он тихонько подкрался к окну и увидел удивительно красивых девушек: они сидели на лавочке, но вместо ног у них были чешуйчатые хвосты.
    Удивлённый этими странными существами, он стал дальше наблюдать за ними. Существа тихонько-тихонько говорили на непонятном языке. Затем они, как птички, впорхнули и улетели. Это привело герцога в ужас. Он не мог понять: явь это или сон.
    Вернувшись домой, он стал вспоминать лица этих девушек: его насторожило одно очень знакомое лицо. Герцог долго вспоминал, кого оно ему напоминает, но вспоминания были тщетны.
    Настала ночь. Замок погрузился в кромешную темноту. В эту ночь луна спала за тучами.
    Герцог спал в своей спальне: каждый час у него случалась судорога ноги, что-то заставляло его проснуться, когда он открыл глаза, он увидел лик той незнакомки, которую видел среди девушек в часовни. Он пытался встать и позвать её, но всё его тело как бы окаменело.
    На утро герцог проснулся, вспоминая ночное видение: с этого дня он потерял покой.
    Герцог ходил к озеру, бродил в округе своего парка, но тщетно - в окрестностях владений он ничего не нашёл.
    Чтобы как-то себя отвлечь, герцог устраивает у себя во дворце бал. В разгар веселья ко дворцу подъезжает карета: оттуда выходят и направляются к замку герцога три человека. Они были в маскарадных масках. Оказалось, что это были хорошие соседи из дальнего поместья, но третьего гостя он не узнал: это была девушка в белом. Ему представили её имя: Виола, так её звали. Он предложил ей посетить его сад; сидя в беседке, они разговорились, а потом Виола предложила показать ей замок герцога, он, конечно, не отказался и провёл ей экскурсию, но Виоле стало дурно. Они вышли из замка подальше от галготни гостей, гуляя по владениям герцога, совершенно случайно они добрались до озера.
    Виола попросила герцога вернуться в замок, объясняя уход головной болью. Она начала самовольно уходить, а герцог сказал, что ещё останется здесь на 15 минут, хотя сам решил за ней наблюдать. Она сделала крюк, чтобы вернуться к озеру, подойдя к часовне, она буквально вспорхнула туда. Герцог, подкравшись к часовне, посмотрел в окошко и увидел, как она торопливо снимает с себя маску и одежду. Герцог тут же узнал её.
    Это была та девушка, которую он видел в то утро. Её чешуйчатый хвост вместо ног.
    Герцога поразило как молнией. Затем, вспорхнув, как птица, она нырнула в воду.
    Это был шок. Он всю ночь просидел в воде озера, но она так и не появлялась.
    Сон не брал его и днём. Это было какое-то наваждение. Герцог чувствовал приближение какой-то беды. И ОНА пришла.
    Герцог очень сильно заболел, и в аварию попали его родители, которые уехали на курорт в тёплые страны. С этого момента начинаются твориться непонятные вещи: каждую ночь слышались какие-то песни на непонятном языке, от их звука дрожали
    даже крепкие стены замка. В одну из этих кошмарных ночей стали летать различные вещи, в том числе и портреты. На утро герцог увидел свой портрет в выколотыми
    глазами, а вместо них торчали гвозди. Он уже был на грани нервного срыва, но тут появился опять лик той незнакомки, она закрывал ротик пальчиком, из которого выползала огромных размеров чёрная змея. Я потерял рассудок.............
    Врачи взялись за лечение герцога. Ему пришлось в Шотландию, там он проходил курс лечения у друидов. Подлечившись и окрепнув физически и духовно, герцог вернулся домой. У себя ему поведали страшную весть: у всех его соседей в одну и ту же ночь пропали все дочки. Поиски ничего не дали. Озеро заросло камышами.
    Как-то, прогуливаясь на своем любимом коне, герцог проезжал мимо озера. Конь начал непонятно себя вести, побежав к какому-то валуну, он пробовал сдвинуть его, герцог подошёл к валуну и стал тоже толкать, но каково же было его удивление - когда был сдвинут валун, он увидел нору, ведущую куда-то вдаль.
    Набравшись храбрости, он вошёл туда. Зайдя туда, перед его глазами открылся зал, сверху был прозрачный потолок - казалось, он состоит из воды, которую каким-то магическим способом сдерживало, не давая затопить помещение.
    Герцог насторожился, он услышал какие-то стоны вдалеке, пойдя ещё несколько метров, стоны начали увеличиваться, герцог увидел дверь. Он одним ударом ноги вышиб дверь и... О, ужас... Перед ним раскрылась слудущаяя картина...:
    На полу сидели девушки, все их сила были обезображены, вместо глаз торчали гвозди, все их раны сильно кровоточили. Единственная девушка не была так обезображена, и он её узнал: это была Виола, она лежала и тело её кровоточило, рядом лежал, этот злосчастный хвост. Герцог чуть не сошёл с ума - он стал бежать прочь, не обращая на мольбы этих несчастных девушек. Пробежав несколько десятков метров, он упал в обморок.
    Приведя его в чувства, его тут же привели к сыщикам для допроса. Герцог рассказал всё как есть, не теряя ни минуту они тут же направились на это место.
    К счастью ни одной девушки не умерло.
    С тех пор жизнь в Англии наладилась, зло ушло из озера, восстановился порядок. У Виолы выросли ноги вместо того хвоста, хотя все девушки так и остались слепыми.
    Вот такая история отважных сестёр света, победивших тьму...


    Спойлер Смешать, но не взбалтывать:

    Вельзева - рай для бродяг. Жутковатый рай для игроков, наемников и прочей публики, не отягченной ортодоксальной добродетелью. Карты, виски, кости - все соседствует, взбалтывается, но не смешивается. Карты на столе, мокрые от виски, кости на картах, мокрых от виски, табачный пепел на картах (угадали - мокрых от виски), люди в сизых облаках дыма (люди полны виски по самую whiskyline), деньги на картах (деньги тоже пахнут виски), кровь на картах (виски "Джон Джойс" - порядочная дрянь). Казино и таверна в одном мутном флаконе - каверна, "допускается выпадение естественного осадка". Смейся и плачь, паяц.
    Целая улица каверн, целый город каверн, целый мир каверн. Все равно, куда заглянуть - везде одно и то же. Три минуты спокойствия (минута - войти, минута - оглядеться, минута - выбрать стол) и полчаса убийственного микса из перегара, дрянного виски, истерично-хриплых криков, гипнотизирующих пассов, идиотских выходок фортуны. Там приговор испитого врача "передоз адреналином", пластырь на бровь, тампон в сломанный нос, уносите, следующий. А если все равно, ну... предположим, каверна "Чет-нечет".
    Пряный бульон из картин хаоса и табачного дыма взбалтывается жутким грохотом. Вся каверна вздрагивает и оглядывается на один из закрытых игорных кабинетов, впрочем... уже открытых. С таким треском дверь открывается только ногой.
    - Стой, мошенник! Стой, подлец!
    - Стою.
    Мрачный, звероватый тип замирает на пороге, поворачивается и дважды стреляет.
    В глубине кабинета кто-то невидимый, но отлично слышимый, на два голоса стонет и на два тела падает.
    - Взятка, блеф, дама треф. - ухмыляется стрелок и сует деньги в карман, а пистолет в кобуру. - Два пишем, один в уме! Ха-ха-ха!
    Хищно улыбаясь, мрачный тип покидает каверну. Из кабинета на четвереньках выползает избитый человек и, прошептав "Подонок ты, Гаск!", без сил падает на пороге. Адское варево вскипает с новой силой. Хрипы, крики, бульканье...
    ххх
    В наемниках я уже так давно, что и самому смешно. И нет для меня музыки слаще обряда найма:
    - Имя и фамилия?
    - Гаск Пигу.
    - Послужной список?
    - Вельзева - тридцатый год, Канестра - тридцать первый, Глюста - тридцать второй...
    - Достаточно! Подтверждено! Тысяча универсалов в день. Выступаем в восемь утра...
    На марше. Через день сойдем на Гебепсте, а там и поглядим, чья кровь краснее. Дурачье, вас не учили, что спать нужно и должно там, где есть хотя бы точка опоры? Еще не началось, а уж соплями все извезено! Встал и с маху приголубил недоноска головой о стену. Аж гул пошел по всему кораблю. Сразу вывесилась тишина. Спать, придурки, спать!
    Драчка. Тяжеловато приходится. Нас бросают вперед. Мы - пушечное мясо. Если кормишься наемничеством, без туза в рукаве просто не обойтись. Коли нет в тебе кнопки "turbo", бросай это дело и уходи в архивариусы. У меня эта кнопка есть. Включается, когда от жуткого страха всего начинает трясти. И тогда... кто не спрятался - я не виноват. Сам себя боюсь. Смешно, черт побери. Как все заканчивается, я хриплю. Крик дерет луженую глотку, но мне хоть бы хны. А еще сдается, будто вместо крови у меня кислота - после каждой заварушки нутро так и печет, а изо рта мало пламя не рвется.
    Двоих наших я послал вперед и по их дымным трупам ворвался в укрепление. Еще одним придурком заслонился от огнемета (жженая плоть отвратительно воняет), а самого огнеметчика вскрыл, будто раковину. Тьфу, м-мясо! Красное марево застит глаза - я свирепею и становлюсь опасен. В первую очередь для своих. Мне все равно кем прикрыться: своим, чужим... Были бы плечи шире. Своими даже удобнее. Пару раз в горячке боя сломал недоносков, что сами пытались мною закрыться. Дурачье!
    Ого! Нас поджимают, кругом ревет, грохочет и свистит. Душа уходит в пятки, крик рвется наружу, и со щелчком в ушах включается режим "turbo". Етить твою...
    ххх
    Как же больно! По-моему, вся боль этого дурацкого мира перебежала ко мне! А ну, кыш, пошла! Живот печет. Жарко! Пробую встать. Безуспешно. Руки подкашиваются, а внутри разверзается бездна боли. Падаю с рук долой, слышу шум. Кажется, в этот раз серьезно. Дохну. Зябну...
    - Открой глаза.
    - Больно. Ты кто?
    - Будешь смеяться. Я - дьявол. Вот рожки, пощупай.
    - Не смешно. Я умер?
    - Еще нет. Есть дело.
    - Ну?
    - Хочешь жить?
    - Хочу!
    - Давай меняться.
    - Ты хочешь мою душу?
    - Тривиально и старо! К тому же, у тебя ее нет. Отдашь то, что ценишь в себе превыше всего. Думай.
    Думай... Легко сказать. Но почему-то я верю этому голосу. Ценю в себе превыше остального? Что? Не знаю, как это называется, но без этого я как без рук. Ну, ты понял, рогатый! Оно, она... много раз спасало мне жизнь, тащило за уши из стольких передряг! Можно я буду лишь думать об этом? Слова не идут с языка. Больно говорить.
    - Хорошо. Я заберу у тебя звериную жестокость. Сделка!
    ххх
    В наемниках мне теперь делать нечего. Это ясно, как божий день, но инерция - страшная сила! Я по-прежнему все знаю, все умею, но делаю без души. Подписки на опцию "turbo" я лишен. На каждый мой жест падает налет пижонского самолюбования - извержение выдохлось, лава остыла, зато на губах играет холодная ухмылка. И все бы ничего, отряд не заметит потери бойца... вот только горло теперь саднит по-страшному, а нутряной жар едва не пепелит в уголь.
    Каллисто. Война Черной и Лиловой роз. Рана в животе после Гебепсты давно затянулась, а конца новой войне не видно. Хорошо, хоть платят исправно. Я - Черная роза. Мы осаждены, и, похоже, это надолго. Ходят слухи, будто формируется отряд лазутчиков, который выберется за стену и попробует грохнуть сэра Арчибальда. И почему-то я не удивлен тем, что первой в списке лазутчиков этим утром прозвучала фамилия "Пигу".
    Арчибальда мы-таки грохнули, подобравшись к вождю Лиловых на расстояние кинжального удара. Ушел, правда, только я один. Пристрелил Диего, что стонами мог выдать наше расположение, и попробовал уползти в чащу. Подорвался на мине. С-скоты! Живот мне буквально разворотило, но еще до того, как я увидел свет в конце тоннеля, кто-то властно прибил меня к земле.
    - Стоять, наемник! Есть разговор.
    - Мне больно говорить. Можно, я буду думать?
    - Да. Хочешь жить?
    - Хочу!
    - Предлагаю мену. На тех же условиях.
    Думал я недолго. Мой контрагент лишь ехидно ухмыльнулся:
    - Извини, дружище, беспринципность ходит вкупе с подлостью. Возьму только парой. Соглашайся.
    Алчность пока при мне, и я тут же молча кивнул.
    - Сделка!
    ххх
    Тяжек хлеб наемника. И где-то горек. Никогда не смотрю на свой живот. Даже мне становится жутко. Расту в собственных глазах - цена поднялась с тысячи универсалов до трех. В этих краях я становлюсь легендой, но надолго меня не хватит. То, что раньше давалось без труда, теперь отнимает прорву сил и нервов. Я перестал "гореть", а для наемника это смерть. Да, чуть не забыл... А еще я перестал прикрываться своими. Это катастрофа!
    Каллисто. Война Черной и Лиловой роз. Теперь я - Лиловая роза и штурмую крепость, из которой год назад вышел лазутчиком и прирезал Арчи. Во главе тысячного отряда наемников я взял-таки колючую твердыню, благо знал тут каждый коридор. С бластером и палашом наперевес, на острие первой сотни в мыле носился по комнатам в поисках коменданта крепости, сэра Чарльза. Нашел его в зале совещаний. Мои хотели тут же выбросить вражеский штаб в полном составе в окно, но я, представляете, остановил своих головорезов и подарил Черной розе жизнь! Не иначе заболел! Идиот! Придурок! Но ничего, кроме "Я дарю вам жизнь, господа", с моего языка не слетело. И поделом! Отдавая мне шпагу, сэр Чарльз подорвал себя. Оч-ч-чень остроумно!
    - А-а, это ты!
    - Я должен что-то объяснять?
    - Нет. Условия мне известны. Можно я подумаю?
    От боли едва соображаю, и в голову лезет черт знает что! Бывает ли пусто свято место? Что заполняет пустоту во мне, какие грехи, словно акульи зубы, встают на место моих добродетелей? Не хочу пророчить конец света, но мне кажется, я дал пристанище альтруизму и милосердию, будто зловонным микробам. Бр-р-р! Определенно болен, смертельно болен...
    - Ну?
    - Согласен. Возьми то, о чем я подумал. Н-не знаю, как это называется...
    - Я знаю. "Хитрость" и "страсть к обману". Сделка!
    ххх
    Невозможно представить, как все это раздражает! Лиловые подонки объявили, что по соображениям совести я расплевался с наемничеством, мне выплатили жалование и с почестями спровадили. Наши смотрели на этот цирк непонимающими глазами, что-то неслышно шептали, и кто-то ахнул: "Он герой!"
    Кто герой? Я - герой? Выведите этого недоноска на середину и дайте мне бластер! Он выходит, неспешно подхожу к нему и... роняю что-то эпически-слюнявое:
    - Отныне я следую дорогой мира! Прощайте, други!
    Были бы у нас лошади - заржали. А я что? Я пошел.
    На Вельзеве, в "Три, пятнадцать..." встретил Кривого Чунки, того мерзавца, что из всей троицы в "Чет-нечет" отделался дешевле остальных. Тогда я его просто избил. Сейчас этот скот пытался облегчить какого-то чудака на пару сотен. И плевать мне на этого простофилю, но не прищемить Чунки хвост - как пройти мимо дармового виски и не угоститься.
    - Подонок, ты обманываешь ближнего! Это нехорошо. Это грех! Вынь карту из рукава и сдай назад!
    - Да это же Гаск! - меня тут определенно не любят. -Ишь ты! Совесть взыграла? А где твои пистолеты?
    - Я сказал оружию "прощай", тварь!
    - Зато оно говорит тебе "здравствуй"! - и Чунки подарил мне нож. По самую рукоять. В живот.
    Черт побери, как больно! Опять в живот...
    - Здравствуй, дружище! Что-то я зачастил...
    С ужасом жду момента, когда отдавать рогатому станет нечего. Я хочу виски, я очень хочу виски, а еще я хочу разорвать ублюдка Чунки на куски!
    - Принято! Сквернословие и чревоугодие! Сделка!
    ххх
    Я хожу по мирам в белых одеждах и говорю с людьми. На устах моих улыбка больше не живет, мне тошно и хочется повеситься. Я алчу виски, бабу и подраться. А эти придурки думают, что чело мое сумрачно от осознания греховности, коя захлестнула нашу Ойкумену и гнетет немилосердно тяжким спудом. Меня бьют и убивают, меня объявили святым... и ничего с этим идиотизмом я поделать не могу. Но последнее время мне часто снится странный сон: дьявол говорит господу такие слова: "А ты говорил "не бывает"! Вы хотите знать, как, оставаясь убежденным грешником, обрести святость? Спросите меня как! Греховность и святость в одном флаконе! Смешать, но не взбалтывать!" А господь наш многомудрый чешет репу и ехидно так усмехается: "Черт тебя побери, ты прав!"


    Спойлер Гуманность:

    Инопланетянин был похож на человека. То есть, попросту говоря, являлся гуманоидом. Однако отличить его от Homo sapiens не составляло труда. Как?
    Андрей попытался найти четкое отличие, но это оказалось не так-то просто. "Конечности длинноваты... а может и не выходят за человеческие пределы, вот ведь чужаки, нет бы одеваться так, чтобы все видно было..." — подумал он. — "Глаза великоваты? И не поймешь, под маской-то. Нос? Волосы? Вот черт, ну куда же ты пошел!.." Глупо, конечно. Но с другой стороны, чем еще заниматься, стоя в почетном карауле? Планы на этот вечер, да еще и на неделю вперед уже десять раз обдуманы, всех своих знакомых припомнил, как премиальные потратить придумал... Но и Машку не забыл. Эх, Машка, Машка, как же тебя угораздило после гриппа да с энцефалитом слечь? Да еще в такой тяжелой форме протекает... А гады врачи почти ничего не делают. "Не разработано еще действенное лечение", видишь ли. "Не разработано, не разработаны", да они просто лечить не хотят... ГАДЫ!
    Стоп, хватит! Спокойствие, и только спокойствие. Начальство по головке не погладит, если в карауле даже рожи корчить начнешь. И плевать ему, что жена умирает...
    Так, возвращаемся к инопланетному уроду, тем более, что он опять в поле зрения. Что в нем не так?
    Андрей еле заметно усмехнулся.
    Внешность, как у типичного героя японского мультфильма: длинноногий, большеглазый... Но если в любимых мультиках Машки это было симпатично, то здесь выглядело чуть ли не отвратительно. Не по человечески. Чужим. Уродом. Андрей не страдал ксенофобией, находя большинство инопланетян вполне нормальными, а некоторых даже симпатичными... для инопланетян, разумеется.

    Голос чужака бесцветен, без какого-либо акцента или интонации.
    - Вы знаете, кто мы?
    - Несущие смерть.
    - Вы забыли добавить "отщепенцы".

    Несущие смерть. Вид, по легендам, пришедший из другой галактики. А по науке, неизвестно откуда. Очень высокоразвиты в техническом плане, но не в моральном. Они послужили причиной вымирания большинства из исчезнувших разумных видов. Надменные, безжалостные и никогда не опускаются до разговора с другими.
    Точно неизвестно, почему от них откололись "отщепенцы". Однако по самой вероятной теории это дело рук мертвых цивилизаций. Да, Несущие смерть уничтожили многие виды... но кто сказал, что погибшие не могли повлиять на них и привить им хоть какую-то мораль? Или, если не мораль, то может быть мертвые разбудили в Несущих смерть некое чувство? Совесть, например. Или жалость. Или хотя бы просто любопытство...

    - Мы предлагаем вам сделку. Мы даем вам дополнительное место для жизни, избавляем от некоторых болезней, таких как рак, туберкулез, СПИД, сифилис, гепатиты, малярия, энцефалиты, сердечно-сосудистые заболевания и некоторые другие. Также мы помогаем вам добиться увеличения выхода пищевой продукции с единицы площади. Помогаем справиться с загрязнениями. И обеспечиваем политическую защиту при ведении межвидовых переговоров.
    - Мы будем охотиться на вас. Начнем примерно с одного процента населения, но постепенно доведем эту цифру до семи процентов. То есть семь процентов от общего количества рожденных людей станет нашей добычей.

    Ничего себе привили мораль! Тоже мне, "разбудили чувство"! "Мы будем охотиться на вас"! Придумали сделку, ишь, умные какие! Хотя...
    Если они избавят Машку от ее болезни, то жизнь вновь обретет смысл. А там, глядишь, и дети появятся, вон, лицензия-то у меня на трех, за заслуги, да у нее на одного. Заживем...
    Но вот как появятся у нас дети, вдруг они окажутся именно теми "семью" процентами? Что тогда? Или еще того хуже: вдруг они решат поохотиться на Машку? "Лично убью каждого из них, и плевать мне с высокой колокольни, что их убить ни у кого еще не получалось. Как живут, так и помрут! Пусть только взглянуть на нее попробуют!.."
    А с другой стороны, если Машке в самое ближайшее время не помочь, то и охотиться за ней не придется, сама помрет. "Может, врачи ошибаются? Бывали случаи... Конечно, они ошибаются, гады, им лень даже пальцем пошевелить, а тут люди гибнут! Гады, гады, ГАДЫ!!!"
    Но врачей легко винить. Не только ведь Машка при смерти. Вон, только в третьей больнице, вместе с ней еще четыре десятка с таким же диагнозом. И только у пятерых есть шанс. Жаль, что в их число Машка не входит...

    - Зачем вам это?
    - Нам нужна пища.
    Молчание.
    - Нам нужно подумать.

    - Держись Машка, держись! Если политики начинают думать, значит, они готовы согласиться на предложение. Держись, любимая. Ну продержись еще немного, вот увидишь, появятся хорошие лекарства... Ты поправишься. Умница моя... Красавица... держись...
    "Доктора говорят, что у нее есть от силы десять дней. Как только договор будет подписан, надо будет попытаться получить лекарство в числе первых. К начальнику что-ли подмазаться... Да что там, я от всех своих детей готов отказаться, лишь бы Машка выздоровела! А охотятся пускай за мной. Не жалко. За Машку".
    Андрей даже смирился, хотя и с трудом, с мыслью, что охотиться будут и на Машку. Так ей чуть больше недели осталось, а так... кто знает. По крайней мере, так зверски мучаться не будет: раз и готово. Теперь только ждать... Да к начальству удочки закидывать, чтоб за заслуги в первые ряды на получение записали. Только бы успеть...

    * * *

    - Мы - люди, - звучало из динамиков. - Наша цивилизация гуманна. Для нас неприемлемы многие обычаи и даже законы других разумных видов. Наше правительство без колебаний отклонило безнравственное предложение Несущих смерть. Мы - люди и никогда ни для кого не будем пищей!..

    В это время каждый двадцать пятый представитель Homo sapiens погибал от голода. Из семнадцати процентов людей, страдающих смертельными заболеваниями, у одной шестой болезнь уже достигла заключительной стадии. Более половины людей страдали различными видами аллергии, из них у трети развивались серьезные осложнения...


    Спойлер Гибельное Наследие:

    «Воистину, не врал старик, – изумлённо подумал Реватт. – Вид и вправду восхитительный!»
    У любого, забравшегося почти на самую вершину Изумрудной Горы, вид, открывавшийся оттуда, вызывал подобные мысли. Натурально, перехватывает дыхание, когда глядишь с огромной выси на величественные горы, раскинувшиеся впереди и зелёные леса, которыми эти горы заросли. Гладкое, лазурное полотно неба было девственно чисто, огненный шар Солнца, неторопливо плывущий от одного берега-горизонта к противоположному, разливал свой сочный жёлтый свет по кронам исполинских деревьев, с такой высоты казавшихся мелкими травинками. Посреди всего этого, на относительно ровном месте, расположился, словно шапка, брошенная на траву, город Велеар. С восхищением взирая на потрясающую панораму перед ним, Реватт чуть было не позабыл цель своего визита в это чудесное место. С превеликим трудом оторвав взор от прекрасных пейзажей, Реватт обернулся и посмотрел на то, ради чего он проделал столь долгий и утомительный путь.
    Башня из тёмного серого камня, которая из города казалось мелкой иголкой, пронзающей небесный свод, ныне угрожающе нависла над магом, отбрасывая на него мрачную тень, словно показывая тому, каким же ничтожеством он является в сравнении с этим воплощением мирского величия. В этот прекрасный солнечный день она казалась совершенно чуждой этому миру, словно художник нечаянно капнул чёрной краски на светлое полотно.
    «Может, следовало выждать более подходящий день для визита сюда, – недовольно подумал Реватт. – Возможно, когда гром сотрясает небеса, когда тяжёлые капли дождя бьют по лицу, когда шквальный ветер гонит по небу чёрные тучи, закрывающие это прекрасное небо, возможно, тогда эта башня кажется совершенно обычным строением. Но сегодня…»
    Если верить рассказу не очень трезвого старика в таверне, которая, судя по его внешнему виду, стала для него вторым домом, то последний, кто наведывался к этой мрачной башне, был весьма опытным и талантливым магом, возжелавшим исследовать таинственную постройку на холме. Когда тот отправился в башню, от него не было вестей около двух недель. В конце концов, он возвратился в город в крайне растрёпанном состоянии и с сумасшедшими, горящими глазами. То ли он сошёл с ума, то ли возжелал стать властелином мира, что было недалеко от первого. Как бы то ни было, покинул этот мир он весьма бесславно – был забит табуреткой каким пьяным посетителем той самой таверны, когда заявился туда и, грозно размахивая руками, закричал, что все они обречены и что всех их постигнет страшная кара.
    Немного погрустив над столь прозаичной кончиной мага, Реватт неторопливо и неохотно подошёл ко входу в башню. Им являлась довольно ветхая деревянная дверь, обитая железными полосами. Приблизившись к ней вплотную, маг осторожно толкнул её плечом. Дверь не поддалась. Реватт набрал в грудь воздуха и толкнул дверь посильнее. Результат был аналогичным. Словно какой-то сбрендивший художник намалевал эту самую дверь прямо на каменной стене башни. Все порывы мага отворить вход и проникнуть внутрь башни остались безответными. Двери было абсолютно наплевать на его потуги.
    Отойдя от дверь на несколько футов, Реватт горько ухмыльнулся. Он только сейчас осознал всю печальную иронию ситуации, в которой ему довелось оказаться: вход в башню оказался заперт, а ключа при маге, естественно, не было.
    «И к чему были все эти моральные терзания? – спросил у себя он. – Видно, мне суждено стать первым магом в истории нашего ордена, который умудрился так грандиозно облажаться».
    Вздохнув, Реватт приложил пальцы правой руки к дверному замку, душой понимая, что тот, кто закрывал эту дверь, идиотом быть никак не мог, и поэтому не поленился установить на дверь магическую защиту. К счастью, маг ошибался. Внутри замка послышались щелчки, и через пару секунд дверь послушно приоткрылась, пропуская мага внутрь таинственной башни.
    Внутри оказалось довольно темно. Настолько темно, насколько только может быть в помещении, в котором напрочь отсутствуют какие-либо подобия окон. Единственное, что Реватт смог различить, едва его глаза привыкли к сумраку, так это кусок мраморного пола перед самым входом, освещаемый солнечным светом с улицы. Всё ещё стоя снаружи, маг щёлкнул пальцами, призывая «светляка». В его правой руке, между пальцев, появился крохотный шарик, испускающий яркое голубоватое свечение. В попытке оглядеть помещение Реватт просунул руку со «светляком» в дверной проём. Тот, вопреки всем ожиданиям Реватта, стоило руке проникнуть в тёмную комнату, совершенно беспардонно погас, оставляя в руке остолбеневшего мага маленький и совершенно обычный стеклянный шарик. Выругавшись, проклиная защиту от Созидающей Магии, установленную в башне, Реватт бросил ныне бесполезную вещицу в траву и, посомневавшись с секунду, смело шагнул в объятья непроглядного мрака.
    Не было никаких вспышек, никакие факелы не зажглись на стенах, не появилось под потолком никаких светящихся шаров. Просто в помещении неожиданно стало светло. Как ни силился Реватт отыскать источник света в маленькой круглой комнате, ничего разглядеть он так и не смог. Отвлекшись от безуспешных поисков незримой лампы, маг оглядел место, в котором его угораздило оказаться. Ни изящных барельефов, ни пафосных статуй древних богов и героев. Лишь стены, пол с потолком, да небольшая дверь напротив входа, точно такая же, как и та, в которую Реватт сюда зашёл. Но маг не обратил на неё внимания, изумлённо разглядывая фрески, которыми были покрыты стены вокруг него.
    Фрески изображали битву. Не битву страшных рогатых демонов с прекрасными крылатыми ангелами. Сражались люди против людей. Не было никаких сторон в этой страшной битве. Каждый человек стремился вонзить свой клинок в ближнего своего, не разбирая, свой тот или враг. В результате то, что было изображено на стенах, трудно было назвать настоящей битвой. К творящемуся больше подходило слово «резня». Вдобавок ко всему, картину усугубляли падающие с горящего красного неба огромные раскалённые камни. Реватт разглядывал жуткую батальную сцену с немым восхищением. Художник, создавший это произведение, явно был талантлив. Словно не было никаких рисунков на стенах комнаты, были только огромные толпы людей, по мановению волшебной палочки богов застывшие с занесёнными клинками в руках и яростными выражениями окровавленных лиц. Всё было настолько реалистично, что Реватт, увлёкшись разглядыванием битвы, не сразу заметил крохотную, почти неразличимую фигурку башни, расположившейся на далёкой рисованной горе. Башня, это было не очень трудно заметить, пылала ярким рыжим пламенем, языки которого лизали и без того огненное небо.
    Оторвав взор от изумительных фресок, Реватт осознал, что он стоит с открытым ртом, рассматривая рисунки на стенах, уже почти четверть часа. Тряхнув головой, прогоняя ощущение, что он находится посреди ужасающей резни, маг мысленно попрощался со всеми изображёнными на фресках участниками баталии и двинулся к двери, на которую он, наконец, соизволил обратить своё внимание.
    За дверью, оправдав ожидания Реватта, оказалась крутая винтовая лестница, скрывающаяся за поворотом. Поглядев на ступеньки и на то место, где они скрывались за каменной стеной, маг неожиданно осознал, как себя чувствуют захватчики, поднимающиеся по подобным лестницам наверх замка. Постоянное, удушающее ощущение угрозы, липкое чувство страха перед врагом, который в любой момент может налететь сверху, сдавило грудь Реватта железной хваткой. Он прекрасно понимал, что наверху, в самом сердце мрачной каменной башни, быть никого не может, но архитектор на славу постарался создать у проходящего здесь необъяснимое предчувствие опасности.
    Дальше был долгий, утомительный подъём. Глухой звук шагов по каменным ступеням стремительно уносился ввысь, словно призывая усталого мага следовать за ним, наверх, в неизвестность. Стук подошв и тяжёлоё дыхание Реватта были единственными звуками, сопровождавшими мага на протяжении всего восхождения. Он уже начал подумывать, что этот мучительный путь наверх – испытание, придуманное сумасшедшим создателем башни для жаждущих оказаться на её вершине.
    «Эта чёртова башня не может быть такой высокой! – раздражённо думал Реватт. – Какой-то идиотский магический трюк, коими эти грёбаные маги-иллюзоры пытаются сбить с толку магов нормальных».
    Всегда трудно следить за ходом времени, когда с его течением ничего не меняется. Запыхавшемуся магу казалось, что прошла целая вечность, а то и две, с тех пор, как он ступил на эту богомерзкую лестницу. Он целеустремлённо шагал по ступеням, минуя их одну за другой, но лишь для того, чтобы увидеть впереди ещё бесконечность таких же.
    «Если в материальном мире существует бесконечность, – рассуждал он, – то почему её воплотили именно так?..»
    Наконец, любопытство уступило место усталости, и маг, развернувшись, плюхнулся задом на одну из миллионов этих проклятых ступенек. Вытер ладонью пот со лба, страдальчески вздохнул. Закрыл глаза и попытался на мгновенье покинуть этот мир и устремиться к небесам, туда, где чистый воздух, яркое солнце и нет лестниц.
    «Интересно, что я увижу, если попытаюсь пробить дыру в стене? Прекрасные горы Эззара? Птиц, рассекающих голубую лазурную бездну? Или же луну, до которой смогу достать плевком?»
    Вздохнув в последний раз, маг неохотно поднялся на ноги и, дав себе клятву, что ноги его больше не будет в каком-либо подобии башни, продолжил свой изнуряющий путь. Пройдя ещё ровно триста семьдесят четыре ступени, Реватт невольно осознал, что в окружающем его пейзаже что-то изменилось.
    Встряхнув головой и сосредоточив взгляд, маг едва не взвизгнул от счастья: ступени перед ним заканчивались, впереди виднелась очередная дверь. Буквально воспарив над оставшимися ступенями, Реватт оказался напротив двери и, задержав дыхание, дёрнул ручку на себя. По крайней мере искренне попытался, ибо, едва его пальцы коснулись потускневшего металла расписной дверной ручки…

    Небольшая квадратная комната безо всякой мебели. Серые каменные стены, в точности такой же пол и аналогичный потолок. Словно, кто-то каким-то непостижимым образом вырезал комнату прямо в центре скалы. Трудно было сказать, на полу сидит Реватт или же на одной из стен.
    – Кто ты такой? – громовой голос, казалось, раздался со всех сторон сразу.
    – Неужели, если я скажу своё имя, что-либо изменится? – Реватт сам удивился своему тону. Как будто он целыми днями только и делал, что разговаривал со стенами.
    – Нет.
    – Тогда Реватт.
    – Какую цель ты преследуешь, идя туда, куда ты идёшь?
    – Не знаю.
    – Неужели, любопытство?
    – Возможно.
    – Но ты же прекрасно понимаешь, что может случиться, если меня выпустить.
    – Меня это не останавливает.
    – Судьба человечества за минутную слабость?
    – Возможно.
    – А что, если я не хочу выходить?
    – Меньше всего меня это волнует.
    – Думаешь, что тебе станет лучше, если ты зайдёшь туда?
    – Вряд ли.
    – Сможешь ли ты пережить это?
    – Не знаю.
    Голос замолк так же неожиданно, как раздался. На мгновенье воцарилась гробовая тишина, а затем…

    …Дверь с тихим скрипом отворилась. Взору Реватта явилась небольшая круглая комнатушка, стены которой были заставлены книжными шкафами. Полки прогнулись под весом огромного количества древних, покрывшихся вековым слоем пыли фолиантов. Там, где не стояло шкафов, болтались старые, побледневшие от времени гобелены. Что они изображали, не смог бы разобрать даже самый матёрый колдун-предсказатель. Посреди комнатки стоял изящный круглый деревянный столик, на котором валялись в раскрытом виде две ветхие книжищи, по толщине своей способные поспорить со стенами знаменитого форта Казарот.
    Реватт, немного ошарашенный от увиденного, – в конце концов, увидеть он ожидал нечто гораздо более необычное, нежели скромную библиотеку – неторопливо зашёл в комнату, всё ещё озираясь в ожидании какого-нибудь гадкого сюрприза от холодных каменных стен башни. Но боги, судя по всему, сжалились над несчастным и очень утомлённым магом, даровав тому, наконец, момент спокойствия, лишённый страха за свою жизнь и рассудок.
    Оказавшись перед столом, маг, терзаемый любопытством, склонился над одной из книг. Страницы пестрили непонятными рисунками и причудливыми буквами староаккильского языка. Этому фолианту была, видно, не одна сотня лет.
    Заинтригованный маг перевернул книгу и уставился на обложку книги. Содрогнулся. Побледнел.
    «Averiaas ashhd Mekkaza» - гласила когда-то золоченная, а ныне просто бледно-жёлтая надпись.
    Реватт никогда не жаловался на проблемы со зрением или рассудком, но в этот раз его разум отказывался воспринимать то, что узрели его глаза. Знаменитая Книга Созидания, единственный экземпляр. Книга, ради которой когда-то перевернули вверх дном королевский дворец Аккила, из-за которой несколько городов были стёрты с лица планеты, а весь Совет Ордена Василиска – повешен после долгих допросов и пыток. Здесь, в башне на горе, неподалёку от неприметного провинциального городка Велеара.
    «Что ж, теперь ясно, отчего у целого выводка опытных магов снесло крышу,» –подумал Реватт.
    Плюхнувшись в кресло, стоящее рядом со столиком, он принялся внимательно изучать содержимое тома…

    В таверну Реватт вернулся поздним вечером, когда солнце уже покинуло небеса, оставляя свою службу миллионам ослепительных звёздных светляков,
    разбежавшихся по всему тёмному небу. Таверна была одним из немногих мест, где ещё горел свет в мутных окнах. В отличие от пустынных тёмных улиц, в заведении стоял невообразимый гвалт – городские жители, утомившиеся за тяжёлый день, с энтузиазмом топили свою усталость в местном алкоголе довольно сомнительного качества.
    Реватт молчаливо проследовал к лестнице, минуя уже изрядно повеселевшую толпу посетителей, и торопливо побежал по ступенькам к своей комнате. Заскочив в грязное деревянное помещение, тускло освещаемое свечкой в ржавом железном подсвечнике, которую кто-то предусмотрительно зажёг перед его приходом, маг закрыл дверь на засов и изнурённо бухнулся на корявую деревянную кровать в углу комнаты. Не раздеваясь, попытался заснуть, но сон, несмотря на утомление, отказывался идти к Реватту.
    То, что он узнал из Книги Созидания, проливало свет на многие вещи, давало ответы на многие вопросы, которые терзали душу мага. Но он был неосторожен и узнал больше, чем рассчитывал. Он узнал правду, и эта правда крохотным пылающим угольком заселилась в его душе, медленно сжигая его разум. Многое из того, что он знал, оказалось ложью, много из того, во что он не верил, оказалось истиной. Но, несмотря на всё это, Реватт знал, что лишь наступит утро и сон покинет его, он снова двинется по пути к тёмной башне на далёкой горе, которая из города кажется крохотной иголкой, пронзающей небесный свод…

    Утром Реватт, даже не поздоровавшись с хозяином заведения, торопливо покинул таверну и, одолжив у одного из горожан за скромную плату коня, исчез из города, отправившись по дороге, ведущей к таинственной башне на горе…

    Солнце вновь покидало эти места, медленно унося с собой весь тот свет, которым оно щедро одаривало горы и леса на протяжении всего дня. Но это было не очень заметно из-за мрачного покрывала грозовых туч, затянувших небо и разверзнувшихся противным проливным дождём.
    Но магу не было дела до подлых шуток природы. С самого утра он сидел наверху тёмной башни на повидавшем виды скрипучем кресле, с раскрытой книгой в руках, вперившись взглядом в ветхие страницы, испещрённые множеством непонятных простому, не знающему древних языков человеку тёмных букв. Выглядел он бледно, в покрасневших его глазах не было ничего, кроме священного ужаса, который с каждой минутой нарастал, угрожая полностью поглотить измученный разум Реватта. Под его ногами лежала огромная куча прочитанных книг.
    Наконец, тело мага покорилось усталости, и он, бросив ещё недочитанную книгу на каменный пол, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На этот раз сон пришёл сразу. Но спал Реватт беспокойно, постоянно вздрагивая и безмолвно шевеля губами…

    – Теперь ты доволен, маг?
    – Ты прекрасно понимаешь абсурдность этого вопроса.
    – Ты прав. Ты посягнул на то, что унести не в силах.
    – Но теперь я не могу это бросить.
    – Если бы ты мог, вернул бы ты всё на свои места? Изгнал бы из своего разума всё то, что постиг за эти дни?
    – …Нет.
    – Предпочитаешь жить со знанием того, что твой мир – не то, что ты видишь?

    – Всё, во что я верил, оказалось лишь словами, обложкой книги, не имеющей ничего общего с её содержанием…
    –…
    – И пускай со знанием этого я не смогу жить в этом мире, существование в неведении – участь ничуть не лучше. Жалко только, что осознал я это слишком поздно. И что осознал вообще…
    – И что же теперь?
    – Теперь я стану последней жертвой жестокой истины… Страшное оружие, с которым я не смог совладать…

    Реватт поднялся с неудобного кресла, едва лишь сон ослабил свою хватку и выпустил мага на мгновенье из своих объятий. Шатающейся походкой подойдя к двери, он начал долгий спуск по лестнице. Теперь он не возмущался невообразимой её длиной, и прошествовал по ней в глубокомысленном молчании. Достигнув низа башни, маг прошёл через пустынный зал с фресками и, потянув на себя дверь, вышел на улицу. Трава была мокрой от дождя, но с неба не падало ни капли. Лишь угрюмые тучи неторопливо, словно ещё не проснувшись, ползли по небу.
    Маг подошёл к коню, привязанному к зелёному дереву с густой и пышной кроной, и, запустив руку в сумку на седле, извлёк оттуда грязную палку, обмотанную тряпкой, пропитанной свиным жиром. Щёлкнув пальцами, зажигая на кончике указательного пальца крохотный огонёк, Реватт поджёг факел и, развернувшись, снова двинулся к башне…

    Маг, сжимающий в руках пылающий факел, в последний раз оглядел помещение библиотеки. Ещё пару дней назад он не мог даже предположить, что докатится до такого, но теперь назад пути не было. Горько вздохнув, он подошёл к одному из гобеленов и поднёс к нему факел. Ткань сразу же занялась ярким рыжим пламенем. Разжав кисть и уронив факел на пол, Реватт медленно подошёл к креслу, опустился в него и закрыл глаза. Зная, что ему не суждено их больше открыть…

    Двое молодых людей в серых мантиях остановились на узкой винтовой лестнице перед деревянной дверью, носившей на себе следы копоти. Оба многозначительно переглянулись. Помолчав, один из них приблизился к двери и распахнул её настежь.
    – Вот дрянь… – произнёс он, увидев представшее перед ним помещение.
    – В чём там дело? – нетерпеливым тоном спросил второй.
    – Они и вправду не врали. У этих магов действительно что-то было с головой.
    Комната была покрыта золой, словно не комната это была, а нутро печки. Обугленные книжные шкафы, стоящие у стен, были полны тем, что когда-то вполне можно было назвать книгами. Посреди комнаты стоял облезлый деревянный столик, перед которым стояло такое же кресло. В кресле, что в первую очередь бросалось в глаза, сидел скелет, на котором ещё можно было разглядеть остатки одежды.
    Первый юноша попытался взять одну из почерневших книг, покоившихся на полке. Та явно была против такого расклада дел, поэтому, недолго думая, рассыпалась между его пальцев.
    – Всё, уходим отсюда к чертям, – раздражённо бросил он, – ничего, достойного хоть капли внимания, мы тут не отыщем. Я уверен.
    Второй вздохнул и вышел из комнаты. Первый последовал за ним, но внезапно его взор наткнулся на книгу, лежащую на столе и буквально зарытую в чёрной горелой бумаге. Взяв фолиант со стола, юноша старательно подул на него, подняв чёрное облако золы. Взору удивлённого парня предстал каким-то образом уцелевший том огромных размеров. Все страницы были нетронутыми, словно пламя, спалившее башню, не осмелилось коснуться этого древнего фолианта. Лишь обложка чуть пострадала, но это не помешало юноше прочитать надпись на ней.
    «Averiaas ashhd Mekkaza».
    – Хотя, – тихо произнёс он, – возможно, я смогу чем-нибудь порадовать нашего наставника.


    Спойлер Дождичек был грибной:

    Степаныч задрал серую бороду к небу.
    -Дождичек будет грибной... – произнёс он, задумавшись.
    Ванюта принялся крутить палку на манер вентилятора. Это было подобие меча, но выструганное из дерева, и имеющее два лезвия. И оружие, как и его хозяин, истосковалось по делу.
    -Домой наверное не успеем сбегать, пускай сами идут, – спокойно изрёк Ванюта.
    -А ши их к лешему, мы и сами управимся... О, летят, голубчики! – ответил Степаныч, возбуждённо уставившись на рой каких-то объектов, стремительно
    пикирующих прямо с неба.
    Какое-то время оба стояли на коряге и ждали. Вскоре стали различимы грибы. С рыжими и серыми шляпками, узловатыми человекоподобными телами и причудливым подобием человеческих же лиц, похожих на приклеенные сверху маски.
    Ванюта молча, с ледяной миной на лице рванул к ним, и тут же рассёк в воздухе нескольких, даже не успевших приземлиться грибов, ростом с него же. Те же, что уже приземлились, тут же атаковали – из их раскрытых пастей к Ванюте устремилось множество паразитных спор вперемешку со слюной. Сделав несколько высоченных прыжков, отталкиваясь ногами от стволов деревьев, Ванюта виртуозно увернулся. Степаныч не терял времени – тут же вскинув ствол глушилки, он разнёс несколько грибов в клочья.
    Ванюта же снова перешёл в атаку – на этот раз, крутясь, точно юла, он размахивал своим мечом, продвигаясь вдоль толпищ грибов, и один за другим сносил им то полтуловища, то шляпку вместе с ненужной по сути головой.
    «Эх как гребёт!» - думал Степаныч, не забывая палить.
    -Дед, сморчки пошли! – крикнул Ванюта, уже где-то совсем вдали от Степаныча. Прикинув, тот решил не выходить на него, мальчуган явно мог и сам разобраться, и к тому же терять удобную позицию для отстрела не хотелось.
    Глухие удары вскоре сотрясли землю – это мощные жирные туши сморчков плюхались сверху то тут то там. Дед перезарядил глушило едрёнкой. С виду простая соль, она была способна разорвать всё, во что попадала. А если что и не разрывалось, то и то хуже, так как оно тогда выгорало изнутри.
    -А, едрёна вош, получай! – крикнул Степаныч, и выскочив из укрытия, запалил по сморчкам. Те чвякали, рычали, и взрывались вскипевшим нутром наружу. Ванюта также не давал толстякам заскучать – снова и снова слышался лязг разрубаемых надвое ванютиным мечом сморчков, и мелькал среди густой лесной листвы юркий боец, неуловимый для врага... И вдруг Степаныч услышал его крик, увидел, как тот взлетает высоко над кустарником, и, проломив несколько ветвей, камнем падает вниз. Метнув в толпища несколько гранат, Степаныч рванулся к Ванюте... Оказалось, тот, упав, пробил лесную подстилку, на поверхности которой теперь торчали только его ноги.
    - Ванюта! – прокричал дед – Цел?!
    - Ничего, деда! – донеслось из ямы, и вскоре, сжавшись в упругий комок,
    Ванюта распрямился и стремительно выскочил прямо вверх, приземлившись рядом со Степанычем.
    - Иглой задели... Дед, берегись! – крикнул мальчонка, готовясь отразить новые иглы, выпущенные сморчками. К счастью, меч сделал дело как надо – успешно отбитые иглы все до одной торчали в ближайших деревьях. Снова надулись сморчки, но Степаныч с Ванютой не дали им снова выплюнуть иглы, в считанные секунды слаженно и верно выбив вражин.
    - Яко окаянные разгулялись!... А уже гляди бегут, трусавые! – выдохнул дед, глядя вслед убегающим куда-то вглубь леса остаткам грибной армии.
    Повернувшись к Ванюте, он разглядел рану. Похоже, одна из игл просадила плечо, обнажив металлический сустав руки. Торопливо достав красный пионерский галстук, как талисман хранящийся с детства в кармане рубашки, Степаныч подошёл к Ванюте и обмотал его вокруг раны.
    - Тут отвёртка нужна, и ещё кой-какие снасти... А пока чтоб от воды не заржавело, пущай платок будет. – сообщил Степаныч, и зашагал к деревне. Ванюта шёл следом и о чём-то думал. Слышался запах горелой мамалыги. Видать где-то в деревне поставили котёл, а как напали грибы, так все всё бросили, и целыми семьями радостно рванули биться в лес – защищать родные угодья.
    - Надо было прихватить хоть шляпок что ли? – предложил Ванюта.
    - Не стоит. Запасов у нас выше крыши, а шляпок да всего прочего и другие притащат корзинами, что на всю деревню хватит! – успокоил Степаныч.
    И они шли домой спокойные и довольные. Грибов хватит ещё надолго. Ведь дождичек-то нонче выдался в самый раз – грибной.


    Спойлер Дежа вю:

    Я впервые увидел её на вечере выпускников колледжа. Мой друг Олег сразу понял и предложил познакомиться с ней.
    - Кто она? - только и выдавил я.
    - Её зовут Снежана. Она с экономического факультета. Хочешь познакомлю?
    Олег всегда хвастался тем, что знает почти всех в колледже. Но сегодня я был этому рад.
    Когда Олег представлял нас друг другу, я ничего не слышал, а только смотрел в эти карие глаза. На эти милые кудряшки. На детски невинное личико. А она улыбалась, глядя на меня...
    Мне навсегда запомнился тот вечер. Тёмным летним вечером мы шли по аллее парка. Я провожал её домой. Она о чём-то без умолку болтала, но я не слушал...
    Так в мою жизнь впервые ворвалась любовь! Теперь по вечерам я не думал о всякой ерунде вроде своей навороченной приставки. Думал только... о ней. В каждой моей картинке обязательно была девушка со светлыми кудряшками. И чем больше я думал о ней, тем больше убеждался в сходстве её и моего характеров.

    Мы поступили в один институт.
    Я знал, что она прилежно учится, и поэтому поступление было для неё лёгким. Но я... Особыми успехами в учёбе похвастаться не мог. Да и вступительный экзамен оказался непростым. Но когда на третий день после экзамена я подошёл к спискам абитуриентов, сдавших успешно, я не поверил своим глазам:
    23. Морозов Валерий
    Как же я радовался!
    Теперь для меня началась другая жизнь. Жизнь студента.

    Как-то я упомянул о картинах... Да, я немного художничаю. В детстве я много болел, и поэтому мало бегал во дворе с ребятнёй. Тогда-то на бумаге я придумал свой мир. В нём жили разумные кошки. Они ходили на задних лапах и делали всё как люди. С годами я крепчал, и мир кошек меньше манил меня к себе. У меня появились первые реальные друзья.
    Вскоре моё пристрастие к рисованию проявилось вновь. Я рисовал красивые пейзажи, животных, людей, фрукты. В общем, всё, что только мог видеть. Но лучше всего получались кошки... С годами рисунки становились всё осмыслённей. В глазах людей был теперь характер, в ветках деревьев гулял ветер, снег блестел на солнце.
    Но больше всего мне нравилось рисовать океан...

    Как-то раз в институте я увидел её. Она ждала кого-то из подружек. Мы завели приятный разговор. Вдруг я предложил:
    - Давай я нарисую тебя.
    - Ты умеешь рисовать?
    - Конечно!
    В её глазах промелькнул любопытствующий огонёк. Она кивнула.
    Представьте себе... Яркое солнце. Безоблачное и такое приветливое небо. Нежный сентябрьский ветерок чуть заметно колышет листочки. И играет с её кудряшками. А она... такая привлекательная в этой синей кофточке.
    Хорошая вышла картина! Это была первая картина, которую я и подарил ей...

    По счастливой случайности на посвящении в студенты наши места оказались рядом.
    На посвящении мы сидели и болтали о всякой ерунде. Представление даже и толком не смотрели. Опомнились только тогда, когда назвали наш факультет и пригласили на сцену для вручения студенческих билетов.
    Жирные шишки говорили о радости студенчества, намыленные преподаватели говорили об учебном буме, статистики говорили об отличной учёбе.
    Но мы ничего не слышали. Только стояли и улыбались в зал. А заодно и новой жизни.
    Очень скоро сокурсники стали удивляться моим успехам в учёбе. А внутри меня пела каждая клеточка. На перерывах я бегал к ней в другую аудиторию. На лекциях маловажных предметов я рисовал её портреты, а девушки, сидящие рядом, только спорили, кто же это?

    Моё первое признание...
    Удивительно легко сорвались три заветных слова "я тебя люблю", но она восприняла их в штыки. Она что-то говорила о том, что я вмешиваюсь в её личную жизнь, что это меня не касается. Я тогда чуть не заплакал.
    В тот вечер я находился в состоянии страшного ступора. Хотелось умереть! Хотелось кричать и бежать подальше отсюда! Хотелось сделать что-то такое, чтобы после того, как она услышала это, она бы поняла, насколько ошибалась.
    И я решил.
    На следующий день я заявился в учебный отдел и написал заявление об отчислении из института по собственному желанию. Странно, но почти в тот же вечер военкомы из РВС узнали про это и немедленно позвонили домой с приказом явиться завтра на пропускной пункт.
    Назавтра я отбил первые пороги и надел берцы. Меня встретила армия в лице строгого сержанта и полторы сотни таких же зелёных. В тот же день мы отбыли из родного города.

    ...
    Эти два года пролетели очень быстро. Я почти уже не вспоминал о тех событиях. Но когда я вернулся в родной город...
    Буквально через два часа я потревожил телефон, набирая её номер.
    - Здравствуйте, а Снежану можно?
    - Молодой человек, она здесь больше не живёт.
    - А почему?
    - Она попала в аварию.
    На том конце раздались гудки. Нина Вячеславовна была как всегда немногословной.

    Чуть позже от её подруги Даши я узнал, что Снежана разбилась в аварии вместе со своим новым другом. Сначала мне взгрустнулось. Даша попыталась развеселить меня, но ей это не удалось. Я лишь поднял глаза и... в её глазах увидел тот самый безграничный и свободный океан. И на миг мне показалось, что Снежана никуда не ушла. Она здесь, только под личиной своей подруги. Даже эти русые волосы, терзаемые бигудями по утрам, показались мне естественно кудрявыми. И тогда я позволил себе насладиться свободой...

    Через два года я и Дарья сыграли свадьбу.


    Спойлер Эксперимент «Стиль - Ха»:

    Он все полз и полз, израненный, побитый шакал, мало что ощущающий в окружающем его, довольно темном пространстве и еще меньше понимающий, зачем он здесь и сколько это еще продлится, потому что часов у него не было отродясь, а поглядеть на небо или то, что вместо него было, он не решался, ведь оттуда сразу текло что-то холодное и склизкое, как он сам и вся его жизнь до этой, богами проклятой поры, когда он пробрался, хотя его сто раз предупреждали этого не делать, сюда, откуда никому нет возврата, но, все же, если трезво рассудить, выход должен был быть и, более того, должен был находиться где-то рядом и он это остро чувствовал всем своим мерзким существом, хотя и сомневался в себе, и в своем чутье, и даже в своей хваленой интуиции, которая так часто спасала его там, наверху, на воле, среди таких же, как он, искателей легкой жизни и прожигателей ее самыми бессмысленными способами на свете, о которых только и можно порассуждать за тарелкой жареной тухлятины с какой-нибудь не слишком обременительной кокеткой средних лет и не слишком помятого вида, о которых поют не самые удачные песни в кабачках по всему побережью и до самого порта, где когда-то ждала его прекрасная Жасмин возле своей яхты, свежевыкрашенной и воняющей рыбьей требухой, на чем и замешивались все эти трижды клятые краски, на которую у него аллергия с самого раннего детства, с самого, самого раннего детства, такого далекого и необычайно тревожащего его в эти минуты, то ли прощания с жизнью, то ли преодоления себя, а, может быть, как певал старина Чарки: "воздам себе за свет, утерянный во мгле души бездонной и червивой, как требуха, что в мусорном ведре" и не раз выдавливал слезу у него, как многие считали, толстокожего и бесчувственного отморозка, хотя на самом деле, он был тонким ценителем абсента и, прежде чем зарезать кого-либо из окружающих, всегда спрашивал: "Может, выйдем?", что все равно, многие воспринимали как оскорбление, но выйти из себя успевали только в виде святого духа, потому что рука его, его никогда не подводила, а сталь старинного кинжала, дважды изогнутого и с непонятными надписями на лезвии, напоминающими летящего дракона на фоне нисходящего солнца, все так же была тверда, как и в те времена, когда совсем молодым и глупым юнцом, он завербовался на пиратский кеч к капитану Ольгерту-волку старшему и в первом же абордаже добыл его, трижды побывавшего в закладе, дважды выкупленного и единожды выкраденного, и даже раз утопленного в море, которое, по правде сказать, он не любил за качку и бесконечный пронизывающий ветер, а еще за то, что разлучая, как считалось на месяц-два, оно разлучило его с любимой на долгие шесть лет из которых пять он провел на каторге, на самой ужасной из каторг - Абиссинской, где не жили более трех лет, но он выжил и сумел сбежать, вместе с Гермисом, которого потом он убил и съел, умирая от голода и жажды в пустыне, всего в каком-то часе пути от Приюта нищих, селения прокаженных, на старой Рорской дороге, что вывела его потом в бухту Акульих плавников, откуда он и добрался с попутным грузовозом домой, в свое богом забытое селение, где тут же прирезал старого ростовщика Бидля, пустившего с молотка его добро и разоривший семью Жасмин, и взявший ее в жены против ее воли за долги, которые она наделала пытаясь вызволить его с каторги, и которую он пощадил, только раз изнасиловав для порядка и выхода своей черной, накопившейся, как гарь на котелке, злобы, бросившей его потом в пучину мук и наслаждений, разврата и крови, легких денег и тяжелых похмелий, в чужих, незнакомых ему домах, у неведомых хозяев, которые часто лежали рядом уже заколотые им, в луже его и своей крови, в россыпях рассыпанных по полу золотых монет, карт, пустых бутылок и чьих-то, отрубленных за передергивание, пальцев, на которых, порой, сверкали удивительные алмазы с потонувшего сто лет назад Холостого орла, знаменитого фрегата пиратов, на котором плавал еще его дед, тоже пират и пушкарь, каких давно не видели эти небеса и уж, конечно, не знали эти мрачные своды, эти затхлые галереи, эти провонявшие крысиным калом узкие лазы и норы, по которым он теперь упорно полз ничего не видя и не соображая, за одной ему, быть может, ведомой целью, в надежде, что вот еще и еще один поворот и он увидит, он прозреет, он поймет свою мечту и она пощадит его, грязного, провонявшего всеми запахами его мрачного мира, пощадит и выпустит на свободу.


    Спойлер Среди иллюзий:

    Рассвет смеялся, и Мори нравилось вслушиваться в мелодию его смеха. Сияющий перезвон лучей перемежался с протяжным хором облаков - музыка пахла чубушником и ландышами.
    Вчера рассвет плакал… Мори до сих пор хранит на языке вкус его слёз - тёмно-оливковый вкус пустырника. Сегодня вечером Мори сочинит музыку для его запаха, чтобы угостить её образом Альби - и быть может, вдохновить её на ответное угощение..
    Альби и Мори мечтали добиться синхронной гармонии. Сокровенная цель их союза - слияние сознаний, совосприятие мира и - как вершина наслаждения - сотворчество. Но тщетно они пытались достигнуть инсайта одновременно - всякий раз Мори опережал сотворицу. И клял себя за то, что поторопился.
    Два неземных существа стояли рядом над обрывом, соприкасаясь лишь кончиками пальцев, и ветер смешивал их одежды: чёрные, как предчувствие смерти, и белые, как сны младенца - с первого взгляда они напоминали влюблённую пару, но внимательный глаз уловил бы бесполую призрачность их тел.
    Туманная прядь волос Альби пробежалась по щеке Мори, шепча:
    - Сегодня у тебя тёмная музыка. Я вижу этот рассвет небесно-голубым, он поёт о любви.
    Мори вкусил образ, посланный спутницей в ноосферу. Слишком сладко. А может, это чувства вчерашних слёз ещё не стёрлись из сознания творца?...
    - Не очень, - Ему не пришлось сотрясать воздух, нарушая гармонию.
    Альби говорила через движения, Мори находил этот способ слишком громким и предпочитал изъясняться эмоциями.
    - А твой? - спутница моргнула.
    Мори раскрыл сознание, овевая Альби ароматом ландышей.
    - Очень, - откликнулась её бровь.
    Рассвет продолжал улыбаться, но облака стали заметно теплее. И в бездушную мелодию ветра вплелись крики диких зверей… или разумных? - крики пахли кровью и землей… Без них мелодия была бы мертва, как голубые образы Альби.
    - Думаешь примкнуть к ним? - мановением руки вопросила спутница. - Как наивно… У нас есть всё и без этого.
    Мори избежал прикосновения. Когда Альби думала о бесполезности материальной жизни, она невольно разрывала нити сплетения судеб, и Мори пронизывало холодом отчуждения.
    Он старался не замечать этого холода, самозабвенно вслушиваясь в природу. Там, в долине, кто-то пел - шикарно, ни единым звуком не разрушая гармонию. Роскошью этой песни хотелось упиваться бесконечно - поглощая её куплеты, Мори даже вспомнил богатый вкус материнских колыбельных. Вспомнил - и нахмурился, ибо дал себе обещание не возвращаться домой, пока не станет мужчиной.
    А с Альби… станешь разве? Она стремится лишь к инсайту и вдыханию ароматов творчества, ей довольно и самых простых развлечений. Да и достойно ли сие существо того, чтобы говорить о нём в женском роде?...

    * * *

    Тусклое солнце визгливой розовой кляксой виднелось сквозь рваную пелену облаков. Светало - и, облитая едкими лучами, гротескная нелепость мира проступала всё ярче.
    Цветные пятна травы, неба и гор наползали друг на друга, резали глаза, давили на сознание…
    Тару мутило. Она стояла на четвереньках и содрогалась в рвоте. Пыльно-русые пряди копной сползали с плеч, перемешиваясь с пищей и кислотой, только что исторгнутой из желудка.
    - Воды-ы-ы…
    - Ляг, дура! - Рюген толкнул жену, и она ничком упала на собственную рвоту. - Теперь повернись на спину. Будь умницей, давай!
    Осоловелые от боли глаза Тары умоляюще глядели в небо. «Господи, неужели будет мёртвый…»
    Чтобы умерить страдания, Тара запела. Она пела о грязном небе, о сером солнце, о вялой траве и отцветших одуванчиках… и о детях. Почти беззвучно, но с заразительной искренностью - и песня вплелась в узор природы, став неотделимой частью пейзажа.
    Когда-то Тару звали просто Таро, и она (оно?) не умела(о?) так петь. Но однажды в сознание Таро ворвался Рюген и наполнил её жизнь смыслом. Он провёл ученицу по скалистой тропе к естеству, научил быть живой молекулой в океане природы, а не чужеродным пожирателем его красот.
    Рюген принёс воду и прокалённые ножницы. Маленькая кривоногая вырожденка — второй ребёнок Тары и Рюгена - мяла в потных ладонях бурую от марганцовки пелёнку.
    Роженица закричала, огромный живот сократился в схватках, и на жухлую траву пролилась лужица кровянистой влаги.
    - Идёт! Живой!
    Рюген поднял мокрый комок вниз головой и встряхнул, дабы слизь отошла из носоглотки ребёнка. Тара с жадностью раздирала зубами послед - она дьявольски проголодалась, рожая.
    - Оставь и мне кусочек, - попросила дурнушка-дочь, но мать сердито заурчала на неё.
    Отец перевязал ребёнку пуповину и швырнул остатки на землю.
    - Надо кому?
    Тара утёрла запачканные губы.
    - Я не буду. Пусть Сига возьмёт, - и тут же добавила с животной нежностью: - Дай-ка сюда... Мой малыш… Мой третий… Похож на Мора, правда? Как думаешь, Рюген, он обретёт пол? Мне кажется - да…
    Мужчина с сомнением покачал головой. Он ревновал Тару к потомству и грезил о временах, когда супруги только вступали в брак. Вот уже пять циклов Солнца они не занимались сотворчеством… и Тара почти не готовила мужу новых образов - всё доставалось детям.
    Раньше наставник был для Тары воплощением мудрости и естества, а теперь она - мать-героиня, восхитительна и знаменита, а он - просто эпизод в биографии этой героини…
    Рюген ревновал со всей кислотой уксуса, со всей тяжестью туч. И даже не замечал, что постепенно превращается обратно в Рюгнэ, теряя то мужское, что с таким трудом наработал, и медленно возвращаясь от истинного восприятия обратно к иллюзорному - по той тропе, которой когда-то провёл Тару к вершине.
    Ребёнок заплакал - его крики лились симфонией, резко отличаясь от немелодичного говора взрослых. Однако их голоса вписывались в обстановку так же органично, как шум ветра или крики диких животных - а симфония-крик ребёнка мешала, как плохо подобранная к сцене мелодия.
    - К обеду надо ягод собрать, - немузыкально проворчал Рюген, исподлобья глядя на жену. - Можно понянчить?
    Тара не ответила. Она слизывала кровь со своего чудесного малыша и мурлыкала от удовольствия.
    А мелкая уродливая девчонка смотрела на них с плохо скрываемой завистью. Она тоже мечтала иметь трёх детей и нарочно воровала с поля молодые побеги гендеры, чтобы развиться самкой, как мама. Но побеги превратили её не в самку, а в уродца, и Сига мнила себя будущей матерью скорее из тщеславия, чем искренне. Тара знала, что дочь не выживет — увлёкшись гендерой и добыванием пищи, она забыла о самовыражении. И, сколько мать ни дарила ей образов — самых лучших, самых атмосферных, - Сига просто закрывала от них своё сознание.
    Длинные пыльно-русые волосы Тары рассыпались по траве, кожа блестела от грязи, а опавший живот обвис складками. Но серое солнце улыбалось, глядя на самку с детёнышем, и в лучах материнской ласки уже не так бросались в глаза две фигуры: белёсая, похожая на поганку, и чёрная, как обугленный сучок, - застывшие над обрывом в нарочито грациозных позах.


    Спойлер Меняющееся лицо:

    Я представил себе озеро, небольшое и почти круглое в своих очертаниях. Сосны и ели окружили его со всех сторон, осторожно подбираясь к воде; и только в одном месте их неторопливое шествие было остановлено внушительным объемом двухэтажного дома, отвоевавшего здесь для себя немного жизненного пространства. Казалось, деревья не собирались мириться с этим: они нагибали кроны, угрожающе нависали над домом и порой нетерпеливо и требовательно барабанили в окна, размахивая длинными мохнатыми ветвями; дом мужественно выдерживал этот натиск, однако потихоньку кренился к воде, и было видно, что оборона стоит ему многих усилий.
    В этом доме я жил когда-то. Приехав впервые туда вечером, я обратил внимание на то, что в одной из комнат нет электрического освещения. А в отгороженной нише я разглядел нечто - какой-то барельеф, что ли. Надпись рядом гласила: "меняющееся лицо", а чуть пониже: "часы". Я уже знал, что мне предстоит жить в странном доме, но эта загадка больше всего меня поразила.
    На следующий день я понял, что все это значит. Утром я увидел, что металлическое лицо на барельефе совсем другое, непохожее на вчерашнее. Тогда оно показалось старческим, сморщенным, а теперь было молодым и сияло беспечностью; впрочем, уродливость свою лицо нисколько не утратило. В течение суток оно медленно старело; казалось, по нему, вызывая легкую дрожь, пробегали годы.
    С каждым часом, приближавшим ночь, густые, нависшие над черными глазами брови сдвигались к переносице, отчего на огромном неправильном лбу образовывалась толстая мучительная складка; как-то странно удлинялся нос, менялись очертания рта, и к вечеру состарившийся лик напоминал собой сжатую пружину - такую мрачную энергию излучали это морщины, прорезавшие лоб, и стиснутые губы, почему-то странно и горько усмехавшиеся. Казалось, что только теперь он приобретал свой настоящий - впрочем, весьма карикатурный - облик; поэтому-то я и называл его "стариком". Где-то после десяти часов солнце садилось, и разглядеть ничего было уже нельзя.
    Часто, возвращаясь вечером домой, я заходил к старику и закуривал сигарету - ее дым, расползаясь по комнате, усиливал впечатление нереальности. Если я был в хорошем настроении, меня только веселила это насупленная физиономия; порой я громко хохотал, глядя на его забавную гримасу. Но иногда старик завладевал мной полностью, и тогда я подолгу просиживал в той комнате и следил за тем, как преображались его черты, как в черные глаза вливался вечерний сумрак - и серый вечер окрашивался в лиловые и фиолетовые тона; а когда я ближе к полночи, уже не в состоянии разглядеть старика, уходил из комнаты, мне чудилось, что его глаза с внимательной насмешкой смотрят мне в спину сквозь мрак. После таких вечеров мне снилось, что я - тот самый мастер, который сделал это необычные часы, и я догадывался, как мне - то есть ему - впервые пришла в голову мысль об этом чудовище: скорее всего, в одном беспокойном сне он увидел это лицо выросшим из стены. С тех пор мысль воплотить свое видение уже не покидала его.
    Жаль, что к часам нельзя было подойти близко: не подпускала решетка перед нишей, и я мог наблюдать старика только издали. Впрочем, как вы уже убедились, это нисколько не уменьшало впечатления.
    Со временем мне все больше хотелось увидеть, что происходит в полночь - как это старик мгновенно становится младенцем: трудно было представить себе столь поразительную метаморфозу. И однажды ночью я проснулся, взял карманный фонарик, специально купленный для этого, и пришел в ту самую комнату, тихую и пронизанную темнотой. Включив фонарик, я сначала перебрался через решетку и лишь затем, подойдя вплотную, направил свет прямо в лицо старику. И был поражен.
    Вместо лица я увидел какие-то колышки, бугры и треугольники. Как оказалось, никакого механизма не было: тени от этих колышков и бугров, совмещаясь друг с другом, и создавали на стене иллюзию лица. А место было подобрано столь точно, что "лицо" по мере того, как двигались тени, старело.
    Старик оказался солнечными часами, и оттого я почувствовал себя обманутым. Уже на следующий день я спешно собрался и уехал из этого дома; а вечно беспокойные ели не забыли помахать мне не прощание.


    Спойлер Один:

    Он шёл вперёд. Не оглядываясь по сторонам, он смотрел только вперёд, волоча ноги по мокрому асфальту. Далеко позади были слышны звуки проезжающих машин и поездов.
    Он хотел уйти от этого. Он не понимал остальных. Почему они жестоки, почему не милосердны, почему они не умеют любить. Он много раз задавал себе этот вопрос, но не слышал ответа. Его голова была пуста. Не было новых идей. Только старые кошмары не давали ему заснуть. Они всё больше и больше терзали его. Они, как черви, проедали его мозг. Он хотел уйти от всего на свете. Но главное он хотел уйти от себя. Он ненавидел себя за то, что он такой, какой он есть, за то, что он может размышлять. Микробы не разумны, они не могут горевать, сожалеть и плакать. Может лучше быть никем, чтоб жизнь была твоя нормальной. А не как твоя каморка на краю города, где ничего не убрано, где каждый второй сантиметр квартиры занят пустыми бутылками.
    Он пытался залить свою жизнь чем попало, он перепробовал все, что только было можно, но он так и не понял, в чём счастье. Каждый день, просыпаясь, с больной головой, он понимал, насколько ему плохо, что нет того чуда, что говорят лжепросветители на каждом шагу. Что не будет рая и вечного покоя, нету вашего грёбаного бога, есть ад и имя ему жизнь. Зачем богу проверять людей - разве нельзя сразу, чтоб все были в раю, тогда не будет ссор, тогда не будет войн. Но нет, наш бог - горячо нами любимый такой садист, он любит наблюдать за нами, он видит, мучаемся мы, и дальше сыпет нам соль на рану. Ведь многие нарушают твой закон, чтоб только выжить, чтоб можно было дотянуть, но нет. Не пощадишь ты никого, ты хуже нас, мы для тебя как муравьи, всё пашем, пашем.
    Нет конца этой дороги. Нет света впереди. Там тупик, бетонная стена, и сломать только тебе под силу. А наш герой, а что он может он может только понимать, насколько плохо, насколько он ничтожен. Что вся власть у злодеев, никчёмных придурков, недостойных её. А что должны делать те, кто понимают жизнь, как сделать её лучше? Ответ не скажет вам никто: только будут втирать вам лженауку, которую они сами придумали.
    Вдруг он повернулся назад, и увидел он только зло, и тут он решил, что не люди виноваты. Виновата жизнь. Хочешь свободы? Освободись от оков, уничтожь эту плоть. Но если ты нашёл призвание в жизни, держись за мысль твою, может, ты найдёшь счастья островок. Но всё проходит. Сгорает как обычная свеча, и нету времени, даже на то, чтоб эту мысль осуществить. Проходят годы, не изменилось ничего, всё точно также как и было во всём мире. Только он, он всё идёт по дороге жизни, листая страницы книги. Книги, где есть и мы и ты, - кто-то вычеркнут, кто-то только записан, но только не он всё видит, он всё знает, но он смотрит вперёд. Он - это будущее, а впереди тьма.


    Спойлер Ужасная новогодняя сказка:

    Ограничения по возрасту – 16 (а может и 17 )

    За окном, в свете еще не разбитых фонарей, кружили разбухшие, словно мартовские утопленники, снежинки. На часах было 11:13. Стоящий на двух табуретках гроб из грубо отесанной древесины с упокоенным в нем телом загораживал небольшую кучку подарков под новогодней елкой. Никто из присутствующих такого явно не ожидал.
    -За покойного!.. Не чокаясь… - с мрачной улыбкой произнес дворник Фёдор Пометалов, поднимая бокал шампанского.
    Его товарищи, Степан Грузько и Парасья Стуковицкая, обвели взглядом окружающих и синхронно осушили бокалы. Парасья опустилась в кресло, стряхнула с плеча подтаявший снег, взяла из вазочки мандарин и принялась чистить.
    -Между первой и второй… - почти про себя промурлыкал Степан, заново наполняя бокал.
    Мандариновая шкурка перелетела через гроб и повисла на елочной мишуре. Фёдор усмехнулся. Глядя на групповое фото в рамочке, он как-то инстинктивно, с недовольной миной на лице, громко харкнул на пол.
    -Извините… - сухо пробубнил он, размазывая плевок сапогом по паркету. – Не
    удержался… как вижу его живым, так просто муторно на душе становится…
    Вторая мандариновая шкурка шмякнулась прямо в гроб, на лицо усопшего. Из Зоси Папахиной, подруги покойного, вырвался тихий сдавленный смешок, и она поспешно прикрыла рот руками, чтобы никто этого не заметил. Парасья поднялась. Отламывая по одной дольке от мандарина, она подошла к деревянному «макинтошу», слегка наклонилась над телом. Теперь она принялась неаккуратно откусывать мандарин, причем делала это специально, чтобы липкий сок капал в гроб. Доев мандарин, она, с чувством выполненного долга, медленно и с нескрываемым удовольствием вытерла руки об одежду покойного и, повернувшись лицом к стоящей в молчании у праздничного стола компании, холодно произнесла:
    -Вижу по вашим лицам, что у вас есть вопросы… - она сделала небольшую паузу: - Не стесняйтесь… Думаю, мы сможем на них ответить.
    Степан, слегка взбалтывая шампанское в блестящем бокале, нехорошо прищурившись, принялся пристально рассматривать стоящих у стола, пытаясь поймать чей-нибудь взгляд. Федор, немного засучил рукав, взглянул на свои ручные часы, потом на настенные. Все больше убеждаясь, что его часовой механизм безнадежно отстал от международных временных стандартов, он постучал пальцем по треснувшему стеклу, защищающего циферблат, поднес часы к уху и, не услышав их работы, еле заметно покачал головой и вновь спрятал их под рукавом.
    Все молчали, и было отчетливо слышно, как стучал механизм настенных часов, раскачивая маятник и приближая начало нового года.
    -Извольте объясниться!.. – решив нарушить молчание, строго спросила Евграфия Трупоедова – мать покойника.
    -А поконкретнее, гражданка Трупоедова… - поднял на нее взгляд Пометалов. – По поводу чего вы хотели услышать наши объяснения?
    -По поводу этого! – Не менее строго произнесла она, указывая на гроб с трупом.
    -А по-моему, с этим у вас не должно возникать никаких вопросов, – ехидно улыбаясь, ответил Степан, допивая второй бокал. – Это гроб. А в нем ваш сын – Зяма Трупоедов.
    -Это я прекрасно вижу, но какого пса он тут делает?!
    -Вас удивляет, что труп лежит в гробу? – Не понял Федор.
    -Нет. Меня удивляет, что гроб с этим… как его… - Евграфия призадумалась.
    -Зямой… Трупоедовым… - шепнул ей на ухо Боба Тыкодыров – друг покойного.
    -Да!.. с Зямой… моим сыном… - собралась Евграфия:- Почему он здесь, в комнате, рядом с елкой? Зачем вы его принесли?
    -Мы нашли его два часа назад, но скукожился он гораздо раньше, возможно, даже несколько дней назад, - произнесла Парасья. – В небольшой похоронной конторке мы справили ему гробик, и принесли к вам, чтобы все попрощались с ним.
    -Но почему перед Новым годом, а не после?
    -Я вижу, вы еще не уловили смысл нашего символического деяния, и это факт, – вступил в диалог Степан.- Все проблемы старого года должны остаться в нем, в новый цикл человек входит свободным от прошлого и полным сил для будущего. Самое время нажраться в гимно, обрыгать стены в прихожей и забыться мутным полусном на грязном кафельном полу у белоснежной параши, а утром, повторно опорожнив желудок от прошлогодних напитков и закусок, отправиться в гастроном за минералкой, попутно пересматривая жизненные ценности… Ну что-то я отвлекся… Я сказал это к тому, что перед нами как раз та самая последняя проблема - в лице покойного Зямы, которой не место в Новом году. Попрощайтесь с ним сейчас, и желательно побыстрее – скоро он начнет оттаивать и завоняет.
    -Он и при жизни вонял… - заметил профессор Жора Бухолюбов – друг семейства, откусывая хвост от консервированной кильки.
    -Уверяю, что после смерти вонять он будет еще сильнее. – Несколько обеспокоено произнес Федор.
    -А что у него на лице? – спросила Зося и сделала шаг к гробу, чтобы разглядеть детали получше.
    -След от колеса и от сапога, – невозмутимо ответила Парасья. – И заметьте, след от сапога к его смерти никакого отношения не имеет.
    -Значит, ему переехали голову?
    -И не только… еще и по животу пару раз проехали, наверное давали задний ход… правда, кто его переехал мы не знаем.
    -Семён… больше некому… - еле слышно пронеслось по комнате, и все собравшиеся одобрительно закивали, соглашаясь с этим.
    Быстро и твердо к гробу подошел Боба.
    -Можно с него кепочку снять на память? – спросил он немного смущаясь. Кепочка, правда, нужна ему была для других целей.
    Он было потянулся, чтобы сорвать головной убор с холодной синей головы, но Парасья его остановила.
    -Не рекомендую… - сказала она, убирая руку Тыкодырова от кепки. – Под этой кепкой скрывается треснутая голова со всеми вытекающими последствиями… Аппетита это точно не прибавит.
    -А где его собака? –задал вопрос Бухолюбов, вытирая масленые пальцы о свой халат. – Они всегда были неразлучны.
    -Они и сейчас неразлучны… Да и разлучить теперь их может только опытный патологоанатом, – улыбнулся Степан. – Он, как всегда, нес своего бобика за спиной в рюкзаке, который мы так и не смогли отодрать от него. Для наглядности мы можем перевернуть труп…
    -Да, если можно… - заинтересованно затараторил Жора. – Мне это интересно с научной точки зрения…
    Зяму перевернули. В спину был вдавлен плоский и заледеневший окровавленный рюкзак с торчащими из него собачьими ушами и острыми обломками костей.
    -Содержимое рюкзака вы посмотрите как-нибудь без нас. – Сказал Федор, стараясь не смотреть на спину мертвеца: - Лучше начинайте прощаться, у вас всего 20 минут…
    Все посмотрели на часы. 11:40. Покойника снова положили на спину.
    - А вы не хотите попрощаться с ним? – обратилась Зося к троице гостей.
    - Нет. Мы ему уже сказали, все что хотели, – ответила Парасья, кинув взгляд на отпечаток сапога на харе покойника.
    -Ладно… Нам пора… Счастливого нового года… -поспешно откланялся Степан и, прихватив со стола бутылку шампанского, покинул дом Трупоедовой. Вслед за ним ушли Парасья и Федор.
    Первой к гробу подошла мать.

    (Предупреждаю – далее идет слегка зацензуренная ненормативная лексика и жуткие непристойности, если у вас нет никакого желания читать эти словесные глумления над мертвым телом, переходите сразу к концу рассказа. Воспитанным и утонченным особам с врожденной любовью к прекрасному читать это крайне не рекомендуется )

    -Ну вот сынок… - начала она:- А ведь я тебе говорила, что так все и закончится. То что ты всегда был распи@#&ем и тупым е@#&ном – я это поняла, когда ты только появился на свет. Жаль что бабка-повитуха не вняла моей просьбе и не утопила тебя в унитазе… Всю свою никчемную жизнь ты только ныл, жрал, гадил мимо горшка на линолеум, да е@#$л мне мозги бредом, типа «как все будет ох@#$&но когда я стану большим!». А кто ты сейчас? Кусок вонючего, перемороженного мяса, который я даже хоронить не стану! Ты будешь валяться на улице, и тебя будут обгладывать бомжи и бродячие собаки!
    С этими словами она с ненавистью плюнула в холодное лицо Зямы и отошла в сторону. Следующим к гробу подвалил достопочтенный профессор Жора. Глотнув из горла бормотухи и занюхав рукавом, он начал свое прощание:
    -Здравствуй.. а вернее, прощай сынок… Не зря мне говорили, что нельзя сильно напиваться перед вступлением в половую связь.
    -Так это был ты?! – воскликнула Евграфия, выпучив глаза от удивления, а про себя продолжила: –Хотя мне бы стоило догадаться… Никто, кроме него, не умудрился бы наблевать мне в декольте и всю ночь рыгать в ухо… Хм… не стоило мне в ту ночь нажираться до потери зрения…
    Потом Евграфия подошла к Жоре и нежно прошептала в волосатое и забитое гноем ухо:
    -Надо будет повторить это сегодня ночью… Только на этот раз пользуйся презервативом, а не как тогда – рваным и потным шерстяным носком…
    -Угу… - ответил профессор и вновь обратился к мертвому:- Учился ты плохо… да что плохо… х@#$ей некуда… Ты только и занимался тем, что дрался с девочками, приставал к мальчикам и ковырялся карандашом в попе перед зеркалом, а потом часами сидел и нюхал это… Я все это прекрасно видел и даже записал себе несколько кассет… Мда… И если бы ты не повторял постоянно «как все будет ох@#$&но когда я стану большим», я подарил бы тебе, быть может, настоящую нацис… кхе… немецкую очарку, а не эту завшивленную и разбитую чумкой дворнягу…
    Профессор закончил свой диалог (или монолог…) и направился к столу чтобы навернуть еще промасленной и просроченной кильки. Его место у гробы заняла Зося. Жуя «орбит» без сахара она с презрением взглянула на труп и начала речь:
    - Могу ли я сказать, что ты был хорошим человеком при жизни? Нет! А знаешь почему? Да потому что говно, даже если на нем красная кепка и рваные кеды, никто и никогда не называл человеком! А знаешь почему ты говно? Потому что ты вонял! Постоянно! И физически и морально! И даже если бы пришлось обрызгать тебя хвойным одеколоном, все равно воняло бы так, как будто кто-то под сосной насрал! Ты маленькое омерзительное чмо с немытой жопой и стадами лобковых вшей! Я бы еще могла с этим мириться, если бы ты только не повторял постоянно «как все будет ох@#$&но когда я стану большим!». А теперь спи спокойно, дорогой товарищ, и продолжай вонять – в этом ты мастер!
    После этого она вынула жвачку, скатала её в шарик и с отвращением запихала в кишащий заледеневшими соплями нос Зямы. Она собиралась было уходить, но вдруг резко развернулась и с яростью принялась запихивать оставшуюся в пачке жвачку в окоченевший рот покойного. «Жри, падаль! Жри! И не воняй, когда вокруг тебя люди!» шипела она. Спустя мгновение она пришла в себя и вернулась к столу, чтобы присоединиться к празднику.
    Над трупом, у самого уха, пуская слюни, склонился Боба. Зловещим и одержимым шепотом он обратился к покойному:
    -Все равно я сниму с тебя кепку… И я буду д@#$@ть в нее ночи на пролет и мочиться на нее с антресолей! А потом я об#$ру её от козырька до самого помпончика, привяжу на веревку и буду повсюду таскать за собой! Девкам это точно понравится, и они меня полюбят за это!... Но это еще не все…
    Оставим Бобу наедине с его нездоровыми фантазиями. Скажу одно - когда он закончил, на часах уже было без пяти новый год.

    (Здесь вы снова можете продолжить чтение )

    Зяма начал подтаивать, и неприятный запах разлагающегося тела распространился по дому.
    - Да вышвырните это к чертовой бабушке на улицу! В конце-то концов! – Не выдержала Евграфия, и с силой стукнула по столу.
    -Может, сначала обшмонаем жмурика? – покосился на тело Боба.
    -Да что у него может быть?.. – равнодушно процедила Зося, не отрываясь от еды.
    -Да хрен его знает… - не унимался Боба: - Смотрите! У него, кажется, пакет за пазухой!
    Да, действительно, за пазухой у Зямы был пакет. Все резко вскочили. Первым у гроба оказался Боба. Приложив небольшое усилие он извлек пакет и вытряхнул на пол его содержимое. На полу распластались 4 плюшевых зверя, купленные на толкучке по дешевке, с ярлычками. На каждом из ярлычков кривым олигофреническим почерком было накалякано : «Для Зоси», «Для Бобы», «Для Мамы», «Для дедушки Жоры». На всю эту кучку сверху спикировала новогодняя открытка. Евграфия подняла её и зачитала вслух :
    -Маи любимые друзя и мама. Паздровляю вас всех с новым годом. Надеюсь что мой падарок вам очинь панравится! Это еще фигня, зато как все будет ох@#$&но когда я стану бальшим!
    Часы на стене начали бить. Бом! И скомканная открытка исчезла в огне печи. Бом! И туда же полетели плюшевые игрушки. Бом! И с последним – двенадцатым ударом, гроб с покойником, под общий хохот и восторженные крики «как ох@#$&но, что ты не стал большим!», вылетел в заблаговременно открытое окно. Окоченевшее тело выкатилось из гроба и тупо уставилось в холодное звездное небо.
    Было 00:12 от начала нового года. Стараясь не выходить на свет от еще не разбитых фонарей и сжимая фомку в руках, к трупу подкрадывался Боба с явным намерением завладеть красной кепкой…

    Неужели такое может быть? Давайте будем считать это только страшной, страшной сказкой… Будьте добрее…
    Последний раз редактировалось Kerotan; 02.01.2016 в 15:53.



  3. #3
    Хранитель Форума Аватар для Валера
    Информация о пользователе
    Регистрация
    15.04.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    14,006
    Записей в дневнике
    3
    Репутация: 166 Добавить или отнять репутацию

    По умолчанию

    Наше наследие. FLG 3

    Вторым номером нашей новогодней программы стала лучшая FLG ( форумная ( круговая ) литературная игра ) за все времена и она же самая длинная. Игра про Джейн, Хи ( Химериота ), Абдульхима и других. Она началась 15 января 2006 года и длилась до конца мая ( в то время не считалось чем-то особенным параллельно с лит. игрой проводить и лит. конкурсы )). Несколько ходов было в конце года и даже в 2007... Но они достаточно спорные кто помнит...

    Обратите внимание, как небольшие по размеру ходы в начале, постепенно становятся длиннее. Как персонажи введенные одними авторами начинают использоваться другими. Как усложняется сюжет, как привлекаются все новые персонажи и целые группы и, как в результате, перед нами открывается картина огромного, сложно устроенного мира со своей историей, проблемами, непримиримыми противниками и верными друзьями.

    Начал игру и сделал первый ход Chaos.


    Тут четыре длинные страницы Темного форума с ходами. Первая будет последней, потому начинайте со второй и т.д.

    http://tempfile.ru/file/3170359
    Последний раз редактировалось Валера; 02.01.2016 в 17:06.

    Спойлер И как тебе не стыдно-то, а, Валера?:


    Оборона форта: http://rghost.ru/8kLGxFtD2
    Сделать, чтоб все происходило, как я хочу, - вот, собственно, и весь мейкер!
    Адский Рейд: http://rpgmaker.su/vbdownloads.php?d...downloadid=106

  4. #4
    Хранитель Форума Аватар для Валера
    Информация о пользователе
    Регистрация
    15.04.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    14,006
    Записей в дневнике
    3
    Репутация: 166 Добавить или отнять репутацию

    По умолчанию

    Наше наследие. SLIM

    Ролевая игра! Что может быть лучше для создателей РПГ? Живой отыгрыш тут же придуманным героем! Кстати, СЛИМ и расшифровывается как Совместная литературная игра мейкеристов.

    Началась она 24 ноября 2004 года на форуме Дитмара. Длилась очень не долго ( форум благополучно слетел ). В те времена форумы были бесплатными и держались в среднем три месяца.

    Оцените, как люди на лету придумывая героев сразу и органично вписываются в действие. Но даже на этом фоне как откровение - диалог Креста ( ученый маг ) и Крея ( варвар ) на празднике в деревне. Это чистый экспромт и он великолепен!

    http://tempfile.ru/file/3170390

    Спойлер И как тебе не стыдно-то, а, Валера?:


    Оборона форта: http://rghost.ru/8kLGxFtD2
    Сделать, чтоб все происходило, как я хочу, - вот, собственно, и весь мейкер!
    Адский Рейд: http://rpgmaker.su/vbdownloads.php?d...downloadid=106

Информация о теме

Пользователи, просматривающие эту тему

Эту тему просматривают: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)

Метки этой темы

Социальные закладки

Социальные закладки

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •  
Наше наследие. Стиль Х