ГОНКИ СО СМЕРТЬЮ
Сам рассказ
До того, как главный герой вышел из капсулы с победой, в этом рассказе всё казалось мне уместным, даже чувствовалась такая злая ирония над нашими рыночно-стервозными порядками. И разгон за счёт большего риска слететь с трассы, и сама идея гонок — всё в принципе хорошо ложилось в общий сюжет, дорисовывало характер героя скупыми, но чёткими мазками.
Странное поведение охранников удивило и заставило задуматься. Я искренне полагала, что напишу концовку к этому рассказу, в которой всё расставлю по местам, но потом увлеклась дописыванием других вещей и забыла про «Гонки» и этот неожиданный сюжетный поворот, который по размышлению становится логичным. А вот решительность героя, с которой он пошёл на открытый конфликт, и слабость защит так своего объяснения и не нашли.
Концовка расставила всё по местам. Действительно, как я и думала, главное в «Гонках» — ирония над денежно-озабоченным обществом, а не сюжет. Именно эта ирония (в концовке — открытая насмешка) и венчает рассказ, отодвигает на задний план все нелогичности в изложении и списывает их на «язык иносказаний». Весьма оригинальный, но всё-таки...
Концовки
Концовка номер 1 (от Рольфа) очень динамична и, как ни странно, весьма естественно смотрится как продолжение «Гонок». Когда я её читала, проникалась уважением к Рольфу за правильный выбор рассказа на продолжение. Да, авторская ирония исчезла — но скорость повествования, убыстряющаяся «гонка» с читателем, сохранилась, и логика осталась в пределах заданных схематичных норм.
Авторская концовка (номер 2) превратила рассказ из экшна чуть ли не в изобличающую наши пороки притчу. Притчу своеобразную, но неожиданную и правдивую, и это спасает концовку от уничтожающей критики, потому что уже нельзя столь же строго, как и раньше, придираться к нелогичностям в сюжете и поведении героя, а также его окружения. Сюжет — лишь задний план. На переднем — суть.
А вот концовка Крея (номер 3), на мой взгляд, здесь одна из лучших. Поразительно, что никто её не оценил. Крей копирует «нелогичную логику» автора и смело продолжает повествование, доводя её до абсурда. Тем самым он как бы объясняет и все предыдущие нестыковки, но совсем иначе, чем Арнон — не иносказанием, а нарочным подчёркиванием странности. И — что удивительно! — такое поведение главного героя, несмотря на показную искусственность, напоминает читателю, что иногда и он действует так же алогично. И как может выглядеть «поведение по наитию», если за наитие принимать то, что кажется. В общем, уместная концовка, с сохранением авторского стиля. И весёлая.
Концовка же номер 4 (от Валеры) здесь, наверное, лучше всего всё объясняет. Я сама бы написала нечто в таком роде, если бы всё-таки нашла время. Ну, допустим, главного героя хотели убрать, потому что он начал портить шоу своими постоянными победами, и народу уже не интересно делать ставки (именно этот мысленный аргумент и убедил меня, что нападение на победителя тут всё-таки возможно). Но неорганизованность охранников в высотке не лезет уже ни в какие рамки — если только это взаправду, а не продолжение игры. Вот только имя «Табуретт» здесь, по-моему, лишнее — ну совершенно не в стиле Арнона, зато Валеру выдаёт. В остальном же очень логично и здорово.
Почему я не писала концовку к этому рассказу?
Во-первых (есть ли нужда повторять?), потому что их и без меня было достаточно. Во-вторых, не было идей, кроме как сотворить игру в игре. Сюжетный ход с позволением герою скрыться и вернуться потом на гонки в новом обличии не проходил из-за убийства в высотке — за такие вещи уже легким испугом не отделаешься. А игровой вариант уже реализовал Валера.
А вот что удивило, так это выбор рассказов на продолжение. Самые популярные — «Гонки», «Бой» и «Вода», из которых лично для меня понятна разве что популярность «Воды». Гонки же и Бой — самый махровый экшн, может, именно это и сделало их такими привлекательными. Вообще, за исключением «Духов» (слишком неловких для того, чтобы быть привлекательными для продолжения) да «В деревне» (слишком короткого) именно эти завязки меньше затрагивают психологию героев, больше оперируя в пространстве вокруг них. Неужели господа нейтралы так боятся эмпатии к героям и сопереживания, что избегают вживаться в рассказы, где это с необходимостью бы появилось? Или это чисто мужское предпочтение внешнего действия перед внутренним? В общем, вопрос для меня сложный, и однозначного ответа я тут дать не могу.
Технические замечания
Мне так и осталось непонятно, почему Арнон, поддержав идею, самоустранился после первого этапа? (правда, отдадим ему честь — отголосовал ) Стало скучно или не стало времени? Замечание то же, что и к Кресту — если видишь, что участвовать не будешь, предупредить организаторов. Чтобы точно представляли, на кого и в какой степени рассчитывать.
ДО МИНОР
Сам рассказ
В этом рассказе я пыталась полемизировать с известным мнением: «Всё зло – от разума, только чувства нас возвышают». С-Кей достаточно умён и развит, чтобы осознавать гадостность тех приёмов, которыми пользуется, но не может сойти с трассы, потому что имеет «привычку сердца». Потому и не сумел бы он принять иного решения, стоя на холму, чем действовать по стандартному сценарию – ведь ситуация ничем не отличалась от предыдущих семи, и высоту переживаний До оператор смог ощутить только когда сам стал выше. Не смея признать в эмпате никаких чувств, потому что это помешало бы его личным эмоциональным сценариям, С-Кей обманулся и лишил себя этих сценариев «обнулением эмоциональности» на М-ин'оре. При этом он не стал лучше (как могло показаться), но его сильный разум, наконец, смог вырваться из-под гнёта разрушительных чувств – и в частности, зависти к эмпатам, тщательно маскируемой под презрение. Попутно С-Кей выяснил, что не они одни в штабе такие умные, и что Улей разворачивает уже знакомый сюжет «оператор – эмпат» для создания соответствующей однородности поля. Фактически «пользуя» то же самое злоупотребление эмоциями, которое, как я пыталась доказать, едва ли не более мерзко, чем злоупотребление рассудочными конструкциями — и отнюдь не менее цинично. Лучше откровенно не чувствовать, чем обманывать других и себя верой в чувства, за которой скрываются лишь преходящие эмоции — вот максима «До Минора».
Теперь этой парочке действительно будет сложно друг друга понять: эмпат с проблесками мысли и оператор с отголосками чувств – но С-Кей всегда умом стремился к сложным задачам, и поэтому с уверенностью можно сказать, что он получил желаемое. Да, и я согласна с его мнением про дружбу: истина здесь не в том, чтобы всё давалось легко и приятно, а в том, чтобы помочь друг другу преодолеть некие внутренние барьеры — а это можно сделать только при исключительном доверии, ведь приходится впускать другого в такие переживания, которые и сам-то в себе раскрываешь с болью.
Как отметил Валера, в рассказе был действительно заложен хэппи-энд (если хэппи-эндом можно назвать превращение главного героя в эмоционального инвалида). Однако я не знала, что будет в концовке, до самого дня выкладки завязок (когда всё-таки заставила себя её написать). Мне ужасно надоели унылые финалы в собственных творениях, и я с трудом (было непросто), но всё-таки отвлеклась от парадигмы «ГГ – неисправимый урод, который своё уродство осознаёт, но ничего с ним не делает, потому что так привык».
Концовки
Концовка номер 1 (от Валеры) вызвала противоречивые чувства. Ну не мог С-Кей так поступить, слишком он любил для этого себя, своё самосознание и свой цинизм, который служил ему единственной зацепкой в жизни. Хотя не могу не признать: если ориентироваться только по последним мыслям героя, уход наркомана «к своим» выглядит логично.
Концовка номер 3 (от Крея), напротив, попала в унисон моим мыслям. Ведь я именно так планировала завершить До Минор вначале — послав С-Кея в Улей вместо До. Автор концовки грамотно использовал зацепки, данные в разговоре в спортзале, и принцип зеркала, который так раздражал С-Кея в эмпатах. Интересен и Улей в трактовке Крея — это гротескно искажённый внутренний мир попавшего туда, вывернутый наизнанку. Поэтому никто там на самом деле ни с кем не смешивается, супротив предположений Маэстро — люди просто тонут в собственных же грёзах, заблуждаются в кривых зеркалах, и им уже нет дела до других. Поэтому До смог вытащить из Улья склонного к самокопанию и самоувязанию С-Кея, только «прочитав» в глубинах его души детские переживания и сумев их оживить.
Размышления С-Кея о возвышенных чувствах весьма напомнили мне «Восемь лап» и поднятую там проблему существования доброты. Правда, на сей раз ответ читателю не столь однозначен: в конце концов, чувства (в отличие от поступков) заключены лишь в нашем сознании, и даже полная эмпатия не может вывести их «на поверхность», ибо человек зачастую может совершенно искренне обманывать сам себя.
В конце автор чуть-чуть перестал следить за построением предложений в вычурно-отстранённом стиле и явственно проглянул через некоторые обороты. Однако в начале концовки стиль почти не отличим от моего, что в завязке, и это здорово.
В ДЕРЕВНЕ
Сам рассказ
Рассказец коротенький, и обзор будет такой же. Что ж, перед нами написанная выпуклым, красивым языком юмористическая миниатюра, где сельский колорит сплетается с современными реалиями. Думаю, Валера писал это под впечатлением от собственного сидения на даче с компьютером, поэтому получилось весьма живо.
Концовки
Все они пропитаны общей идеей. Концовка 1 (от Инка) наиболее обстоятельна, концовка 3 (авторская) лаконична и стильна, концовка же 2 (от Рольфа) наиболее идиллична, хоть и несколько фантастична. Кстати, ещё одно спасибо Рольфу за выбор рассказов для продолжения — всё смотрится достаточно живо и в «Гонках», и здесь.
Почему я не писала концовку к этому рассказу?
Потому что, во-первых, она так и просит позволить ей совпасть с авторской, а выразительнее, чем у Валеры, всё равно не получится, а во-вторых (о да! Повторяюсь!) их хватило и без меня.
Технические замечания
Ирония над фестивалем — это хорошо, но всё-таки я бы в дальнейшем хотела видеть эту иронию хоть раза в два подлиннее.
ИНКВИЗИТОР
Сам рассказ
Двойственные чувства. Признаться, я тоже не очень люблю подробные описания зверств. Однако считаю их уместными, если в рассказе поднимается проблема, которую иначе не выразишь. Здесь — противоречие между общественной ролью и личным самосознанием, то, как в одном и том же человеке уживаются мерзавец и сама доброта. В принципе, если отвлечься от впечатляющих описаний , Инквизитор не сделал ничего такого уж из ряда вон выходящего для фашистского общества: «зачистил» ненужного, да и дело с концом. Не друга, не родного же предавал. Однако собственные ощущения выносят Инквизитору приговор — он не только действовал жестоко, но и стоял на грани некого наслаждения от этой жестокости. И идея обернуться против Церкви выльется опять в этот зверский кураж, ибо... ибо не сможет герой сохранить хладнокровия, коль скоро к нему не склонен.
Вообще, довольно часто замечала — люди очень жестокие и злые (не расчётливые, а именно свирепые, бешеные) временами проявляют поразительные порывы нежности, любви к чему-то, что «спасает их от превращения в зверя» — да только по сути не спасает, а скорее оправдывает перед собой. Как с тем палачом у Шварца и его «канареечкой». В общем, конечно, почти никакое общество не обойдётся без палачей, работа есть работа, но сколь бы грязной она ни была, вот это вот — наслаждения от зверств, пусть даже в форме «я наслаждаюсь тем, что не получаю от этого удовольствия» — уже показатель ненормальности психики. Автор точно подметил и выразил это в рассказе.
Но у сюжета есть и другая сторона. Образ эльфов. Он настолько слащав, настолько вызывающе беззащитен, что навевает подозрения. Ну не выживают в нашем жестоком (что подробно описано) и циничном мире ангелы. Чтобы сопротивляться злу, надо иметь оружие. У эльфов его как будто бы нет — однако их ещё не выбили и не рассортировали на рабов. Как? Не потому ли, что образ ангела — лишь внешняя сторона, за которой скрывается что-то посерьёзнее целебной магии?
В жизни, кстати, часто так бывает — то, что выглядит «белым и пушистым», оказывается по сути намного хуже, чем самое что ни на есть серое. Потому что носитель овечьей шкуры мастерски манипулирует нашим стремлением к доброму, чистому, вечному — в угоду собственным интересам. Вон, пожалуйста — какого мученика Физматик из себя корчил. И ведь верили!
Короче, сложный рассказ, выразительно написанный, но однозначной оценки я ему дать не могу. Тут надо думать, думать, думать...
Концовки
Концовка Валеры (номер 2) здесь — прости, друг! — откровенно неудачна. Зато за справедливость. Ладно, я понимаю, месть. Но зачем было вводить ещё и гномов с тёмными эльфами? Да и взрыв амулета по сути оправдывает инквизиторов куда больше, чем авторская концовка. Ведь эльфы-то представлялись не использующими насилие! Получается, врали? Пользовались человеческим доверием?
Об авторской же концовке (номер 3) я много сказала, когда говорила о рассказе. Двойственно. Очень двойственно. Жалко детей, если честно. Сложно им в такой обстановке будет вырасти людьми. Честно говоря, я считаю, что Инквизитор поступил неправильно, когда вообще решил жениться. Лучше бы канарейку завёл. Есть некоторые профессии, которые... которым непозволительно отвлекаться на личную жизнь. Слишком они меняют нашу суть — и не сможет она скрыться от глаз семьи, как ни прячь. Выползет, если не в форме внезапного взрыва ярости (хотя ярость наш Инквизитор успешно «сливает» на работе, здесь он является обратным примером к домашнему тирану, который тише воды в офисе), так неприятными знакомствами, пагубным влиянием обстановки. Фактически, то и происходит в рассказе: Настоятель строит планы на детей героя, чтобы они не вынесли сор из избы, герою это дико и неожиданно, он решает взбунтоваться... и станет ещё одной жертвой режима вместе со своим очаровательным потомством. Увы, надежды слишком мало...
Почему я написала концовку к этому рассказу?
Потому что, попав в мир, описанный автором, очень чётко увидела её. Намёки на то, что всё именно так, разбросаны по тексту почти так же щедро, как и в «Бое» на борщевик. И, казалось бы, всего лишь фэнтези-объяснение — но на самом деле «обоюдность» инквизиторов обосновывает описания тех зверств, которые они творят. Пусть люди видят, кого принесёт в мир связь с эльфом. Не намного ли это ужаснее, чем откровенная война? Инквизиторы оказываются самонацеленным злом, и пусть это их не оправдывает (оно и не оправдывает), но проясняет, почему Церковь действует именно такими методами (а куда деваться-то? Ибо природа) и именно против эльфов.
Людей в рассказе подводит наша, человеческая, слабость не заглядывать на поколение вперёд — «после нас хоть потоп». Между прочим, это связывает рассказ с жизнью: например, многие рожают, хотя знают, что ребёнок будет с генетическими уродствами (например, умственно отсталый или агрессивный), оправдывая это любовью, религиозными соображениями и т.д. — по сути, та же ситуация, что и с полуэльфами, пусть и не такая острая. А вот видели бы, до чего доводит такое попустительство своим инстинктам — думаю, поостереглись больше. Это же касается возведения «скоропортящихся» построек, злоупотребления алкоголем и наркотиками, использования канцерогенных веществ в быту и т.д. Эльфы среди нас, но нам удобнее с ними не бороться, потому что в ближайшие десять лет это здорово поможет жить, а дальше... дальше мы не загадываем.
В общем, хочу признать — «Инквизитор» меня зацепил. Зацепил и спровоцировал.
СТАРИК
Сам рассказ
Наверное, к «Старику» мне сложнее всего писать рецензию. Потому что рассказ оказался мне не близок и яркого впечатления не произвёл, мысленных связей не зацепил. По форме похоже на притчу, прежде всего тем, что ситуация очень схематичная: одинокий полумёртвый старик в пустыне. Откуда ему там взяться, как не целенаправленно ползти до Неумирающего? Неумирающий, который пропитан презрением к людям, вдруг почему-то решает ему помочь и вообще — уже странно, что снисходит до разговора. Однозначно антураж притчи. Но вот смысловое наполнение — главное, что должно «играть» при такой форме — оказалось за бортом.
Концовки
Я считаю лучшей концовку номер 3 (от ЭК)! Она весьма ловко сводит некоторую абсурдность ситуации к логичному объяснению и в то же время не перечёркивает образа Неумирающего, описанного в завязке. Очень нравится то, что бессмертный так и не смог признать своей ошибки, даже попав в ловушку. Вместо того чтобы схватиться за голову от совершённой глупости (что было бы весьма по-человечески ), он радуется, что будет избавлен от человеческого общества, ибо общество это недостойно его внимания. Меня такая необычная логика порадовала — она удивительно соответствует герою!
Концовка номер 2 (от Валеры) — попытка всё-таки наполнить притчу философской начинкой. Но в ней Неумирающий как-то очень быстро отрёкся от своего взгляда свысока... слишком быстро и резко. С одних слов такие перемены в сознании, увы, не происходят. Скорее было бы: «Какие глупости...» — но если вдруг Неумирающий увидел бы подтверждение на деле мыслям старика, а потом ещё и ещё, и не смог найти другого объяснения — вот тогда он, может быть, и задумался.
Относительно же авторской концовки (номер 1) могу сказать лишь то, что это не завершение сюжета, а просто эффектная зарисовка вот этого ангела, отсекающего себе крылья. Моментальный снимок.
Почему я не писала концовку к этому рассказу?
Потому что не возникло особенного интереса. Додумать философию я бы не смогла, ибо не близка... а придумать нечто более реалистичное на таком материале — задача почти неподъёмная. Для меня оказалась неподъёмной без всякого «почти».
БАНТ-ЛЭНД
Сам рассказ
На мой взгляд, один из лучших на фестивале. Порадовал выбор темы, потому что эта тема волнует и меня. Понравилось, что в завязке нет жёстких рамок для дальнейшего действия, и продолжить можно как угодно, лишь бы идея была раскрыта. Нашла уместной и иронию автора над героями: в наших руках оказался довольно сырой, но пластичный материал, который можно как сломать, искрошить, так и вылить в более совершенные формы. И в конце концов, хвалю язык — очень живой, сразу видно перо мастера. Хорошо удалось нагнетание атмосферы: без откровенных, трэшных ужастиков Ант погрузил читателя в леденящую прострацию. Лично я прониклась.
В конце концов герои, легкомысленно ринувшиеся громить Бант-Лэнд, променяли самость на лёгкую жизнь — наверное, при том, что они нашли на месте парка развлечений, другого исхода и быть не могло. Но главная ирония в том, что они шли именно за этим! Они страдали именно потому, что были «не как все», а не потому, что не могли разобраться в себе; они не ценили своей «особости», и, когда пришёл срок, Бант-Лэнд вновь предложил им «голубую пилюлю», отказаться от которой на сей раз Кен с Дроздом не смогли. Повод задуматься: если жизнь тебя бьёт, не потому ли, что ты имеешь какие-то преимущества перед тем, кому всё легко даётся (пусть даже и ценой тех преимуществ, которые есть у них, но отсутствуют у тебя)? И стоит ли перечёркивать всё, что делает тебя непохожим на других, или лучше попытаться переосмыслить? Получится ли перечеркнуть без потерь?
Пусть тема древних богов и ритуалов восходит к Лавкрафту — всё равно рассказ, на мой взгляд, вышел очень зрелый. Я полночи после прочтения осмысляла.
Концовки
Авторская концовка (номер 2) мне очень понравилась, по причинам, указанным выше. Но с её прочтением стало ясно, что поведение героев в завязке слишком уж похоже на поведение психов, и никакого разумного объяснения этому приведено не было. Зачем лезть ночью за гаражи, да ещё и с оружием? Я бы не полезла. Серьёзность концовки и вселенский её замах перевернул моё представление о героях, и поступок с лазанием в гаражи показался каким-то... слишком киношным, что ли? Немотивированным. А жаль. Потому что в остальном концовка производит большое впечатление, и как я уже упоминала, наводит на нетривиальные мысли о себе.
Концовка Валеры (номер 3) улыбнула тем, что как раз пошла против «киношности» залезания за гаражи. Но она свела на нет серьёзность темы — а тема не такая, чтобы только смеяться. В конце концов, в «Бант-Лэнде» есть много достойного, и скок за гаражи — отнюдь не главное сюжетное место в нём, верно?
Почему я написала концовку к этому рассказу?
Из-за темы. Из-за психологического контекста. Решила сразу, как только прочитала — и ломала голову битые два дня, как же тут поступить. В конце концов преподнесла Кену экскурс в прошлое, встретила его с маленьким «я» — и, побывав на другой стороне, он оказался так впечатлён, что смог преодолеть ненависть к Бант-Лэнду. А заодно лучше понять мотивацию не только детей, но и взрослых, которые продолжают насмехаться над ним и другими такими же столь же жестоко, как и дети в парке развлечений. Надо научиться «плевать с высокой колокольни». Потому что всякие уроды не стоят таких переживаний и ненависти не достойны; они слабы, и поступают так из собственной слабости и ущербности.
Куда же исчез от Кена Дрозд? А он вернулся в психиатрическую лечебницу. Еврейский доктор всё-таки позаботился о пациенте и направил к нему экстренную помощь: сперва Дрозд загипнотизировал Кена, внушил тому, что он держит настоящее оружие, взял под частичный контроль размягчённую волю, проводил к гаражам и с помощью особого звукового фона погрузил в сомнамбулу. Кен верил, что попадёт в Бант-Лэнд — он и попал туда, а водяной пистолет и хлопушка (настоящие ) послужили живым напоминанием о том, что всё это действительно было. А оно и было — ибо Кен шагнул за кулисы своего сознания, реально существующего, а не иллюзорного.
Я умолчала об этой подоплёке в своей концовке. Потому что она перечеркнула бы главную мысль про истоки издевательств, свела бы переживания героя к надуманным. А переживания очень даже настоящие, и списывать их на расстройство сознания нельзя. Ибо злая детская орава учит изгоев ненавидеть весь свет, и изгои привыкают к этой ненависти, проносят её во взрослую жизнь. Над этим смеяться нельзя. Потому что это очень больно.
ВОСЕМЬ ЛАП И ДВА ХВОСТА
Сам рассказ
Чудо. Очень нравится и язык — суетливый, чуточку путаный, он идеально подходит для мыслей крысы — и описания, как они шли по туннелю, кусая друг друга за зад (сестра рассказывала: она видела у подруги ручных крыс, именно так они себя и ведут), и рассуждения о хавчике, ну и, конечно, смысловая наполняющая. Ненароком получилось, что мы с Креем полемизируем в своих рассказах о сути человека: его старший крыс воображает себя циником, но поступает как альтруист; мой С-Кей воображает себя циником, но и поступает как циник, правда, несколько по иной части, чем воображает.
В «Восьми лапах» ключевым является момент сомнения, нравственной оценки — здесь герой нам более симпатичен, чем С-Кей, стоящий на холму в красивых страданиях, ибо крыс сомневается совершенно искренне, а С-Кей всего лишь подсознательно тянет время, поскольку выбор свой по сути уже сделал. Знаменательно, что крыс не обманывает себя в попытке поступить по велению сердца, но согласно всё тем же принципам: он не убеждает себя в том, что поход за серостью был бы ему выгоден (как, предположим, Лопухов в «Что делать?», бросающий учёбу ради того, чтобы не заставлять Верочку томиться «в подвале» лишнюю пару месяцев), он прекрасно понимает, что это не так, и трезвая оценка ситуации пошатывает все мироосновы нашего крыса.
В рассказе поднята интересная тема о существовании добра; действительно, мы поступаем чаще всего именно так, чтобы получить больше удовольствия от поступка, но удовольствие бывает разных видов, разной сортности, и чем оно более растянуто во времени, тем выше, чище, добрее, умнее мы считаем поступок, его доставивший. Но концовка показывает провальность этой, казалось бы, непробиваемой теории: здесь крыс вообще не думает о собственном удовольствии, о морали, муках совести и благородстве. В нём взыгрывает подсознательное стремление к взаимопомощи, к обществу — то «генетическое добро», которое никак не объяснишь принципом максимума удовольствия.
Концовки
В кои-то веки раз моё мнение не совпало с общественным. Ибо, по-моему, авторская концовка (вариант 1) очень хороша. Именно потому, что завершает главную идею рассказа, который вовсе не о хавчике и не о том, чтобы изобразить там крыс; он — о нас с вами, и что написан эзоповым языком, так это лишь способ выражения. Да, действия тут нет — зато есть столь любимый мною «перелом сознания», когда герой открывает в своём сознании новые горизонты. Фактически, катарсис, без которого произведение лишается самого смысла сюжета. И самый светлый катарсис из всех рассказов. Есть он и в «Бант-Лэнде», о чём я уже писала, но там остаётся досадное чувство, что герои сами себя обманули. Есть, чёрт возьми, в «Гонках со смертью» (авторских), но там настолько схематичное обрамление, что сила переживаний теряется. Есть в «Калеке» и «Инквизиторе», но... о тех «но» я уже говорила. Намного хуже дело обстоит со «Стариком», где катарсис выглядит всего лишь эффектным сюжетным ходом. В «Восьми лапах» этих недостатков нет.
Концовка 2 ограничивается лишь действием и не затрагивает переживаний нашего крыса. А ведь его мысли — основа сюжета, поэтому я считаю, что вся философия там оказалась «слитой» на додумывание читателю и повисла в воздухе. Однако Валере удалось продолжить стиль Крея и написать неплохой хэппи-энд, которым не противно завершать чтение работ фестиваля.
Почему я не писала концовку к этому рассказу?
Потому что зациклилась на авторском варианте. Ну не было там способа изящнее поставить точки над «ё» в споре о существовании добра. Я очень хотела продолжить «Восемь лап», причём с начала фестиваля до самого последнего дня, но испытывала мучительный дефицит идей и так и не решилась хоть что-нибудь из выдуманного записать — боялась испортить, разрушить впечатление целостности, опошлить авторскую мысль. Прости, Крей.
Социальные закладки