-
Я здесь.
Из черной земли медленно и слепо высунулся белый, трупный червь. Ещё один. Ещё. Это уже не черви, бледная, похожая на сухую ветку рука.
Ещё минута и на земле, корчась от боли лежит голый, без единого волоса на теле, человек.
Боль, всепроникающая и всепоглощающая. Как же больно рождаться. Каждая частичка тела кричит и бьётся в агонии. Воздух, обернувшись острыми бритвами, режет горло и лёгкие...
Человек затих. А затем медленно на подгибающихся ногах попробовал встать. Не вышло. Ещё раз. Сгорбившись, напоминая какое то уродливое насекомое, двинулся вперёд...
Саблезубый вёл стаю вперёд, по следу трусливо сбежавшего Одноухого.
Убивать его уже не было смысла, Саблезубый и так уже стал новым вожаком, но ему хотелось.. Хотелось вкусить крови того, которого считали самым сильным, самым ловким...
Внезапно у него на пути выросло какое то белое, тонкое существо. Саблезубый не раздумывая прыгнул.
Огромный, серый волк оскалив нереально крупные клыки прыгнул на человека. И с хрустом ударился о невидимую стену возникшую между собой и жертвой. Поднял чуть окровавленную морду, взглянул в две черные бездны и заскулил. Стая молча, не пытаясь рычать, пригнув передние лапы, отступала.
Человек присел перед волком.
- Тиш-ш-ше мой хорош-ш-ший, я тебя не обижу...
Начал гладить по брюху, стараясь не задевать его поблескивающими ногтями.
- Не бойс-с-ся, я не причиню боли...
И не прекращая успокаивающее шипение, начал заживо потрошить истошно скулящего волка.
-
-
Она не существовала. Это естественно. Существовали огромные глаза, следящие за происходящим внизу. Тело, обнимающее теплеющий, шершавый ствол. Но её-не было.
Возникший ненадолго было разум, отметил: это было глупо.
Нападавшие едва знали за какую сторону хвататься за меч, стоило им войти в деревню, как они превратились в банду и были обречены. Любой, кто сражается за добычу слабее, чем тот, кто сражается за свой дом. А деревенские...умели стрелять, да. Сражались за то, что дороже их жизни. Но не были готовы отнимать чужую жизнь.
Едва пяток неумелых лучников проскользнула внутрь деревни, деревенские стрелки перенесли обстрел внутрь частокола. Уже с разгону хлынувшие за лучниками латники получили в спину стрелы и камни. Не обученные ополченцы заметались в панике, становясь прекрасными мишенями, опрокидывая пытавшихся организоваться. Они только сейчас поняли, что война-это ещё и смерть кругом, а не только возможность кому-то там отомстить или пограбить "попирающий родную землю торков".
Зовёт кто-то...
Раз есть зов, есть и тот, кого зовут.
Не до тебя.
Хаййо должна была остаться. Но потянулась частью себя. Этого было достаточно. Молодой волхв тоже плыл в навь-воде, он тоже видел то, что хотел, но не знал, что хочет; что ждал, но не знал, что ждёт. Глаза волва были открыты наружу, он видел росов, убивающих росов. Но он не видел себя и боролся со зверем в себе. И видел Младшего в триде - зверем. Он оборачивался и видел ту, что звал в звере -обороче.
Белка суетилась по своим делам, ей было всё равно, кто и что в ней видит.
Человек говорил. Человек получал ответы без ответов. Хаййо слышала не слушая.
"Зачем. Ты. Звал?"
"Хотел знать. Хотел знать, что произошло в деревне. Один из вас был там."
"Не знаем. Не желаем знать."
Хаййо смеялась: он не знал, зачем она здесь, он не мог об этом сказать самому себе. Не стоит ему знать.
"Он пошёл с ними. Он отделился от нас. Мы продолжаем путь".
Как смешно они видят нас!...
"Мне нужны сведения. Иначе прольётся кровь торков, и не по моей вине"
Как? Как он себе это представляет, если не может даже увидеть? Кровь может литься, но мы не умрём.
"Мы продолжаем своё путь"
"Найди того, кто ушёл. Спроси у него."
Надо предупредить... За кем он пойдёт?
"Спроси у Видящих в деревне неподалёку".
Видящие?
"Но..."
"У каждого свой путь. У нас-свой. У тебя- свой, дитя хаоса, змея в человеческой плоти. Нам не по дороге",
Как он видит себя? Как он себя называет?
Он винит себя? В чём он себя винит?
...
Человек ушёл, мысли о нём Хаййо отпустила вместе с ним в деревню. Мимо бегущих куда глаза глядят ополченцев, мимо раненных.
В четырёх дшахах по оси Тела и девяти дшахах по оси Белого Глаза стояли ещё вооружённые росы, пришедшие вместе с напавшими. Нападение было обречено, а они и не вмешивались. Пришедшие росы, казалось, стали расколотым единством.
- Три десятицы, Павлуша.
- Бабы новых нарожают.
- Три десятицы.
- Федюнь, дураки же. Ну и что ж я, убиваться должон? Вот пускай сам-то княже с этим сбродом и потешается. Удумал ведь. Дескать, сам народ торкских захватчиков громить должон. Вот Буське он нормальных воев держать даёт. Клинича тоже сбродом снаряжает, но по месяцу ж их гонять даёт. От они у него торкам жару и давали, давали...Мне-сброд в руки-и беги, да кланяйси Княжу Святославу, что много дал. Да и много то...
- Три десятицы.
- Вот! Маловато будет. А ты видил, что чудят? Выборы учинили, кто, дескать, из луков стрелять мастак. Будто в Бояры выбиралися.
- Несерьёзно.
- Без тебя знаю. А бабу-то как занесло к нам, какими судьбами? Вот откуда напасть такая на мою шею нашлася!
- Девку ж.
- Не проверял. И замаясля, чтоб никто другой не проверил! Девки по какбакам должны шляться, а не по ратям!
-...три десятицы.
- Вот заладил! Ну чего, десятицы-то?
- Всмятку.
- А от это и не знамо. Проверить надо.
- Петьку-Будимира с ребятами пошли. Вродь как дезертиров половить.
- Ну и найдут они кого, что ж?
- Постреляют.
- На кой?
- Для острастки.
Пара коротких приказов и пяток солдат с тугими луками пошли обходить деревню по кругу.
______________________________
Раненных-с-домами затащили в дома женщины. Пахло гарью, пеплом: погорела пара стогов, жутко, да коротко.
И тела лежали. Чужие, другие-чужие. Ворон клевал тело, вроде как лучника, лежащего на земле. Пробитого такой же стрелой. что и в его колчане. Человек-земей взял ворона, и повёл в небо. И пошёл следом за ним. С Хаййо им было не по пути: нужно до самого конца...
И она снова растворилась.
________________
Глаз Медно-Алый лизнул её, когда она возникла.
По деревне, перекликаясь, ходили мужики, бабы успокаивали скотину. Только мало.
- Матвейко! Матвееей!
- Да не ори, жавой он! Ща, повяжу, тогда и погуторите!
- Жавой хорошо, а о мёртвых кто заботится будет? Торки вот своих утощили, а мы даже от воронья схоронить не могём! А Марьин ведь мужик какой был! А ...
-Да сам бы и взял телегу да хоронил...
Унесли? Когда?
Где лежал лучник? Вокруг того места были следы. Было много следов. Но не один из следов не тащил ничего.
Она обратилась к своем глазам, что они видели, миг за мигом.
Глаз ушёл, сменившись Ярким Глазом.
Она видела. Едва тело оставили все восприятия. Едва оно стало ничем, как была сама Хаййо. Земля плавно укутала его, приняла в себя. Сначала кости. Потом - потроха. Потом-жилы, кровь, потом- мясо. Последними- нервы и головной жир.
Так было со всеми кто пришёл. И это было правильно: навь-вода и движется вечно, а обман-до конца обман.
Осознание вернуло Хаййо, она скользнула с тёплой сосны на землю.
Теперь она знала, что искать, не зная что это.
В темноте она была бесшумна, как ходящая берёзка, переследуя росов, перепрыгивая звёздным светом ручьи и овраги.
На пригорке, истоптанном, пропахшем железом она поняла, что идёт верной дорогой. Выше-кусты, но не страшно: она прильнула к земле и по лисьим тропам поползла там, где рос обдерётся всумерть, могол - и коня гнать не подумает, а остергрундец огонь жрать пустит.
На прогалине, окружённой кустарником со всех сторон лежали пустые бочонки. Деревянные, с ноготок каждый из соломинок. Прогалина переходила в ложбину, по которой весной бурлили ручейки, а летом же- сухую. Насчитав около срокъа бочонков, Хаййо даже не стала проверять: деревня и вся местность вокруг веднелась с пригорка.
Вытянув руку, ухватила крайний бочонок и осторожно обнюхала. Только запах соломы.
-
-
-А кому оно надобно? Уж шибко дело поганое: деревни жечь, да войнов губить.
- Колдуну-темняге! Больше ж и некому.
- Ну и за каким оно сдалось ему?
- Да из вредности, чего тут неясного?
- Из вредности у коров молоко портят, да пороги точут. Тут-то посурьезней будет.
- Будет.
Помолчали.
- А был ли колдунок-то?
- Ты чего? Как не быть? А кто ж еще?
- Не знаю я, кому под силу такое.
- А разве не мастаки колдуны голову морочить?
- Морок-штука сложная, каждому свой. А тут все одни и разом видели. И сбросить его с себя можно, если богов помянуть.
- Ага, можно подумать, до богов там было...
- Не видал, врать не буду. Только что войны, в атаку кидаясь, что народ, свой дом защищая, вспоминают и о тех, в кого веруют. Силы там, удачи просят...
- А тут это не помогло.
- Выходит, что так.
- И что ж это было такое?
- Наваждение.
- А не то же, что ли, что и морок?
- И то, и не то. Сейчас-то и не различают, мне-то давно рассказывали...
Ночь стояла тихая, только стрегозы по траве прыгали, да песни свои жужали.
- Рассказывал мне давно сам Морок Бусович. Шибко грамотный он, самого Сребца ученик...
- Да сказки же это! Сребцем только бабы детев пугают, мол, не будешь слушаться - заберет!
- Кому сказки, а я вот с его учеником как с тобой сейчас говаривал. Рази что Морок поумней был... Вот он и рассказывал. Так и я тебе передам...
Волхв полез в котомку, пошуршал деловито, достал палку- не палку, дудку-не дудку... Вроде, на пастушью свирельку похоже. Поставил. Вверху рожица улыбающаяся, с короткими ручками. Пониже - людье лицо, в обратную сторону отвернутое, со ртом, разкрытом словно при разговоре. Под ним, снова повернутая куда и верхний лик, звериная морда, со ртом, раззявленным в крике. Покоился идол на зверьих лапах.
-
Алый глаз скрылся в паутине туч, когда мы добрались до первой пещеры. На стенах её Старшие старших: Оша и Летящая Ночь, и уйма прочих, чьи имена мы помним. Отдышавшись и стряхнув с себя дар Даждя мы расселись на камнях, у входа глядя на пляску воды.
-Эхма, хворосту-то сухого не набрали. До утра придётся тутошний тянуть, да мало его...-Как-то хмыкнул Дед.
Я повёл рукой. Он думал совсем о другом.
-Я здесь, чтобы многое узнать. -Оглядевшись, я увидел, что девочка стоит у меня за спиной и смотрит куда-то вглубь пещеры. Один малец о чём-то всхлипывал на полу, его тормошила маленькая девочка, порой осуждающе глядя на меня. Остальные дети, да и дед просто не отрывались от меня.: -Поэтому спрашивайте. Я отвечу.
После нападения на деревню, спустя 12 часов. Шоллих (торк, оставшийся с детьми в пещере).
Снаружи шептало, шелестело, пело. Вода танцевала. Сверкало. Я говорил, запивая слова молниями. Наверное, если бы не дождь, я уже умер бы от усталости. Впрочем, Ирве не зря послал меня, ведь мне надо учиться говорить словами. Сначала было трудно.
- Тё, а ты кто?- Совсем сопливый карапуз, которого несли на руках, выполз из угла. Остальные зыркали на меня, кто настороженно, то испуганно. Они видели во мне врага. Они не могли понять, что такое Навь. Их страх полз ко мне. Детский, незамутнённый. От простого ответа зависела моя стабильность. Если они испугаются меня, именно меня всерьёз, то я не смогу удержать своё самоощущение без Единства.
- Меня Глашкой зовут,- нежданная помощь. Детёныш, которого я нёс на руках сместил на себя внимание и дал мне время подумать. Что им нужно? Как им ответить? Кто я, вне Единства? Возможно, достаточно назвать идентификатор:
- Шоллих.
- Шоллих, да? А я Вижек! Это ты за нами тогда гонялся, да? – Он передал мне воспоминание, как я сторожа западное крыло. Несуразный детёныш представлял так ярко, что я невольно утонул в его воспоминаниях, увидел себя его глазами.
..Их было так много- не счесть просто! Десять раз по две руки точно будет, а больше я считать не умею. И ни звука! Вроде, на людей похожи, только высоченные, журавлей руками ловить могут. Вот шли только что и тут же сели. А один- прям к нам идёт. Как девка весь в косичках-платочках разных, глазищи огроменные намалёваны. Мы от него - в кусты. Не дошёл он до нас, морду вверх задрал и на небо пялится. А глаза –страшное дело-почернели. Лыбится, а зубы- одни клыки. Наверное, думает, как нас завтра всех скушают. Когтищи отрастил, сам в чешуе. Сел и сидит, истукан. Наверное, битый час так сидел. Нам в кусте и не почесаться даже. Тюньку не иначе сам чёрт дёрнул языком молоть. У торка уши длинные, аж до плеч, вот он и услыхал. Повернулся – а у самого глазищи чернущие, злые! Попёр на нас, быстро так…Ну точно –сожрёт! Мы и драпанули!...
-Да, это был я,- я кивнул, хотя и не помню, чтобы гнался за кем-либо. Детёныш, назвавший себя Вижек гордо выпятил грудь: -Ну, что я говорил? Да мы с ним давно знакомы!
- А вы нас есть не будете? Мама говорила, что вы детей кушаете. Вы лучше дедушку ешьте, он большой,- спросила совсем маленькая единица. Она, как и самые младшие ещё относилась ко мне настороженно. Впрочем, она сама подсказала мне ответ…
- Много ты понимаешь! - шикнул на нее Вижек. - Он же не вкусный!
Детёныши и даже Дед, которого предлагали в жертву, засмеялись, образовав на краткий миг подобие единства. Тогда и я засмеялся с ними, хотя и не понимал.
-Не буду- всё ещё улыбаясь сказал я.
Завязался шумный спор. Я пытался было понять, о чём он, но быстро счёл это напрасной тратой сил. Понятно было лишь то, что росьи дети ничего не знают о нас.
- А вы живете на деревьях или в дуплах? Вы в болоте спите? А вы чуму можете насылать? А дождь? А узнавать, где клад зарыт? А для чего у вас такие уши? Чтобы лучше слышать?
Я лишь качал головой, обозначая отрицательный ответ.
- А вы родитесь как мы? А то папа говорит, вы из земли вылезаете...- Особь, хотя и была неполовозрелой, носила усеченную одежду женщины росов. Кроме нее были- судя по одежде ещё две. Девочки.
- В земле мы можем спрятаться и вылезти, но рождаемся телом мы одинаково с вами.
Дед не выдержал и цыкнул на мелюзгу. Он и сам был не прочь спросить.
- Вот куды мне теперь с детями податься? Если у нас там пепелище, может вы нас возьмете к себе? Если не к вам, то куды? По деревням раздать?
Я медленно покачал головой. Ни одного из них я не видел раньше. А, значит, ни одного из них мы не взяли к себе. Только Глаша казалась мне знакомой. Я заметил, что она опять смотрит в глубину пещеры.
- Нужно дождаться вестей от моих старших. Возможно, деревня не так сильно пострадала и за вами придут.
Парнишка, до того ревевший выпалил:
- А зачем вы к нам пришли? Нас бы не пожгли...- он пожирал себя. Он ненавидел. Я не знал, что ответить. Откуда у него такая уверенность в чужой вине? Я чувствовал, как она пылает, зажигая стены, пол пещеры.
Глаша юркнула ко мне за спину, а через миг всё потонуло в слепящем свете.