Прекрасно утро пустныни!
Едва заметный ветерок перебирает блестящие песчинки. Барханы спят. В жесткой листве сагсагала пересвистываются чернушки. Ящерки выползают погреться в слабых лучах солнца. Изящная змейка куда-то спешит по своим делам. Небо покрывающее пустыню величавым куполом небесного храма еще не раскалилось, еще никому не грозит испепелить до тла... Но небо тоже просыпается и как девушка нежущаяся в дреме, еще покрыто курчавыми облачками одеяла. Но облачка все убегают и убегают в даль... Девушка просыпается и недовольно смотрит вокруг - кто потревожил ее сладкий сон?

О чем поет одинокий изгой? О чем он поет... О потерянной наконуне дочери? О последней надежде, угнанной ночными похитителями? Кто знает... Хи не понимал многих слов. Но он понимал суть и с каждым куплетом заунывной песни, ему становилось все более и более жаль этот нищий, забитый, но величественно древний и гордый народ. Многие склонили свои головы и перешли под чье-то покровительство. Многие сменили веру и даже язык... Но тауреги лишь глубже уходили в пески и никому не сдавались.
Из ближнего дома выскочил загорелый лохматый паренек, потянулся и скрылся за углом. Вскоре оттуда вышла одинокая коза, поглядела на чужестранца сидящего посреди двора в деревянной клетке, мекнула и убрела по своим делам. Вышла женщина, в руке ее была миска с водой. Подойдя к клетке, она поставила миску на землю и с опаской подпихнула ее ногой поближе к прутьям. Посмотрев как жадно чужеземец пьет, она огляделась, быстро присела и сунула сквозь решетку кусок сухого хлеба. Тут же встала и не оглядываясь ушла.
Прошло еще немного времени и на тропе, ведущей к деревне, показались несколько вооруженных мужчин. Видно было, что они страшно устали и никого не нашли. Проходя мимо клетки, где сидел Химериот, один из них злобно пнул ее ногой и плюнул в пленника. Остальные прошли даже не повернув головы.
Из кузницы выскочила собака, с надеждой и радостью заскакала вокруг пришедших, но увидя, что сумы их пусты, поскучнела и обратила свой взор на клетку с пленником. Недобрый был ее взгляд, но и заинтересованный.
Хи уже размочил горбушку в миске с водой. Он поманил собаку. Та, слабо надеясь на удачу, все же подошла поближе и получила в награду почти половину горбушки.
"Пусть поест", - думал Хи. - "Может сегодня ей ничего больше не перепадет..."
Накормить хозяйскую собаку было первым правилом "хорошего тона" у воров и следопытов. Подвернется случай бежать - прикормленная собака не подымет шума. Хорошая собака в пути - это лишняя пара глаз и великолепный нюх.
С шумом распахнулась дверь дома старейшины и на пороге показался сам Ханбахчи - выборный, но практически бессменный лидер общины. Лишь однажды, когда он месяц вылечивался от ран, полученных в бою с дракокрадами, его замещал его сын, Дэрзигун Ур.
- Где этот нечестивый? - громко вопрошал он. - Почему его сразу не убили на месте? Что вы как бабы няньчитесь с ним?
За старостой высыпала целая возбужденная толпа мужчин. В основном пожилых и даже едва передвигающихся. Таких вели более молодые. Ханбахчи встал посреди двора в позу театрального владыки, протянул в сторону собравшихся руку и провозгласил:
- Скажи, о великомудрый Шайтандар, что положено угоняющим чужой скот и режущим неповинных людей? - и пока некто в толпе соображал, ответил за него сам: - Положена смерть лютая с мучениями и надругательствами! Так?
- Но он воин! - послышалось из толпы в ответ. - Он не был пойман с добром.
- И что же?! - сверкнул глазами староста, - отпустить?
- Он достоин Божьего выбора!
- Да, да!.. - раздались нестройные голоса из толпы, - Он достоин. Он - воин.
- Ну, хорошо, хорошо... - видно было, что Ханбахчи недоволен, но глас совета патриархов племени был вторым, после гласа самого Бога. - И кто же сразится за честь племени? Не ты ли Турхун? Ты громче всех кричал сейчас.
С этими словами Ханбахчи подошел к клетке, выволок из нее пленника и отступил на шаг.
- Вот он, во всей красе!
- Я не воровал ваш скот. - негромко сказал Хи, разминая ноги. - Я ехал по старой дороге из своего родного села, которого... От которго уже ничего не осталось.
- Врешь, оборванец, ну врешь же... - с какой-то жадной радостью приговариал староста.
- Я не вру! Я - Химериот Таджбулла ибн Абдолбей, я воин, а не вор.
- К сожалению, - послышался скрипучий голос одного из "патриархов", - Мы не так давно откочевали на эти земли. Мы тут пришлые. Далеко ли до твоей деревни?
- Три дня пути. Там хорошая земля. Там есть вода. Вы могли бы поселиться там.
Толпа загудела. Наконец, из нее вышел тот самый старец и проскрипел:
- Нам запрещено селиться на землях чужих народов. Но раз там никого нет и ты, единственный оставшийся в живых, приглашаешь нас пойти туда и жить там, то мы пойдем.
- Проводи нас, мы прощаем тебя!
Из толпы выступил молодой Дерзигун и сказал, обращаясь как бы ко всем:
- Отец! Племя решило уйти еще дальше! Воин говорит, что там хорошая земля и вода. Веди нас! И пусть воин покажет дорогу.
Староста сплюну на песок, обвел взглядом собравшихся, помолчал и сказал:
- Всегда бегующие от опасности перестают быть воинами, а только воин достоин свободы и своей земли.
Тут староста сделал еще одну эффектную паузу и продолжал:
- Но я поведу вас! Если он не сбежит до завтрашнего утра.
- Я прослежу за ним, отец! - сказал Дерзигун.
- Отведи его в свой дом, накорми, напои, как гостя. - ответил, не глядя в сторону сына, староста.
- Хорошо, отец. Пойдем, воин!
Хи привели в обычную, собранную из прутьев и покрытую шкурами хибару. Посреди комнаты было выложено камнем кострище, над которым был подвешен большой медный чан, где что-то булькало.
- Сейчас поедим горячего! - дружелюбно сообщил молодой воин.
- Ты не смотри на отца, он вчера потерял там свою молодую жену... Угораздило ее понести девушкам изрюм. Сама бы съела...
- Много вас? - спросил Хи.
- Полторы сотни мужчин. Женщин... никогда не считали женщин. - улыбнулся Дерзигун.
- Если идти пешком, то дойдем за неделю... Как старики?
- Для стариков драки найдутся. Часть была на случке в другом загоне. А что случилось с твоей деревней? Раскажи мне про себя.
И Химериот, сам не зная почему, припоминая и воодушевляясь, вдруг рассказал незнакомому парню всю свою короткую, но бурную в последние годы жизнь. Видно было, что парень верил каждому слову. Глаза его горели, в местах схваток, его рука сама сжимала кинжал... "Настоящий прирожденный воин" - думал Хи. - "Его бы обучить кое-чему и можно брать с собой... С собой?" Хи представилось в какое трудное время они живут и как неясен его путь впереди... Он подумал, что этому племени каждый воин необходим, как золото игроку...
"Как золоту... " - усмехнулся про себя он. Золото почти перестало цениться. Ценилась еда и только еда. И где-то далеко за ней - одежда, утварь, оружие...
"Нет... " - подумал он, - "Оружие никогда не перестанет цениться в мире, пока чьи-то руки тянутся к чужому добру"...
А Дерзигун все слушал и слушал... и так прошел весь день, и весь вечер, и наступила ночь, когда молодые воины заснули прямо на полу, возле опустевшего чана.
И было тихо, как после бури. И лишь где-то вдали пустынные сверчки пели свою песню.
И никто не заметил, как человек в черном подобрался к самым домам...