Тема: Литературный конкурс №2 "Чудеса случаются" Рассказы

Аня, ты в порядке?

У меня есть одноклассник, его зовут Саша. Он не то, чтобы очень приметный, точно не лидер класса, и не душа компании. Обычный. Но зато он очень умный, особенно в математике и физике, и поэтому каждый день возле его парты собирается группка девчонок, чтобы он помог им с домашкой. Мне нет нужды к нему обращаться: я и сама справляюсь. А говорю о нём потому, что мы живём в соседних домах и часто едем в школу на одном автобусе. Но не вместе ездим, каждый сам по себе, мы даже не здороваемся. Обратно я еду одна, потому что Саша после школы обычно идёт куда-нибудь со своими друзьями. А вот у меня друзей в классе нет, так что я сразу домой.

А ещё я самая маленькая в классе, вроде в выпускном уже учусь, а ростом с младшеклашку. И ведь не вырасту никогда: не в кого — папа с мамой тоже маленькие. Даже трусы до сих пор ношу какие-то детские, трикотажные с ягодками. Оно и правильно, даже воображать не хочу на себе что-то шёлковое, или кружевное — фу! пошлость какая.

Ладно, куда-то не туда меня занесло, а всё оттого, что я заболела, и в голову всякие глупости лезут. Мне бы к контрольной готовиться. К полугодовой. Я-то, может, и не самая умная, зато старательная и всегда на хорошем счету у учителей. Все они знают, что я разными глупостями подростковыми заниматься не буду, а всю себя отдам учёбе. Только как я себя этой учёбе отдам, если я болею? У меня ни записей в тетради нет, ни заданий к контрольной — к чему готовиться-то?

И тут — звонок в дверь. Кого там принесло? Я никого не жду, но как есть — в домашнем халате и в вязаных носках — так и пошла открывать. А там за дверью Саша стоит. Говорит:

— Привет, Ань, тут тебе Ольга Геннадьевна попросила задания к контрольной занести и конспект.

— Ну давай, — говорю, а сама назад отодвигаюсь, чтобы он мог в коридор зайти.

— А чего это у тебя играет? — он спрашивает.

А это у меня плейлист с Майклом Джексоном в комнате играет, «Smooth Criminal». Мне безумно нравится старая музыка, Майкл Джексон — особенно.

— Да так, — говорю, а сама тихонечко подпеваю: «Annie, are you okay? Will you tell us that you're okay?»

— Что-что, — Саша спрашивает, — Аню ели волки?

Голос у него серьёзный, но я сразу понимаю, что он шутит. Это правда весело. И он тоже знает Майкла Джексона, получается.

— Ладно, — говорит, — Пойду я. Поправляйся. Математика послезавтра будет, так что я зайду за тетрадкой.

И ушёл.

А у меня прям какое-то приподнятое настроение вдруг. Но, думаю, наверное надо было чаю ему предложить? Как там гостей принимать полагается, я же не знаю. Ну ничего, завтра придёт за тетрадкой, тогда предложу. Почему вдруг настроение хорошее такое? Не знаю.

Учиться совсем расхотелось. Иду к себе в комнату, кладу конспект на полку и смотрю аниме про попаданцев. Давно собиралась, но откладывала, желания не было. А тут прям захотелось. И как-то вдруг втянулась, поэтому смотрю без перерыва до возвращения родителей с работы. А после ужина сажусь досматривать. Почти до утра так сижу, пока последний сезон не кончается.

Звонок в дверь выдёргивает меня из постели. Неужели проспала так долго? Бегу, опрокинув по пути стул, хорошо хоть халат накинуть догадалась.
Открываю, щурюсь, там Саша стоит.

— Ого, — говорит, — ты что, спишь?

— Нет, — отвечаю, — проходи.

— У тебя глаза закрыты.

— Разве?

Рукой провожу по лицу, а я без очков. Забыла надеть, когда вскакивала, вот и щурюсь теперь. Без очков у меня вид совсем невзрачный, так что отворачиваюсь и иду в комнату за очками.

А Саша уже ботинки скинул и за мной идёт.

В комнате ужас какой-то! У меня аккуратно всё обычно, а тут стул с одной стороны валяется, одеяло — с другой. Так что кидаюсь сначала с этим разбираться, а потом уж за очками. Только взяла их в руки, а Саша говорит:

— Погоди, — и прям близко ко мне подходит и даже как-то нависает надо мной, — Открой глаза.

Я прекращаю щуриться, открываю.

— Что, красненькие?

— Да нет, — говорит, — серенькие. Раньше не было случая рассмотреть.

И вот сейчас я понимаю, что раньше очки давали мне будто бы чувство защиты, были барьером между миром и моими глазами. А без них мне неуютно. Однако лицо задрала и тоже Саша в глаза смотрю. Они у него тоже серые, но не как у меня, другого оттенка.

Мы так очень долго стоим и в глаза друг другу смотрим. И молчим к тому же. Меня прям затягивает в его глаза, я даже как-то приподнимаюсь будто, чтобы поближе к ним быть. И Саша ко мне наклоняется. Медленно-медленно. Мы уже почти касаемся друг друга носами, невозможно больше!

Я и правда больше не могу и закрываю глаза. И тут Саша меня целует… У меня аж дыхание перехватило. Я так этого хотела, оказывается! Все мысли в кучу, кажется, упаду сейчас. Обхватываю его шею, чтобы хоть как-то удержаться… До чего у него губы большие и мягкие! Он меня тоже обхватывает за талию, ему сильно нагибаться приходится, но я-то и так уже на цыпочках стою, я не могу стать выше!

Одна мысль в голове: «Аня, ты в порядке?» Не знаю, всё слишком внезапно… Просто стараюсь покрепче прижаться к Саше и тоже его целую. Что это?! Язык? Так можно? Я согласна. От каждого его действия по спине словно электрический ток пробегает, от поясницы до лопаток, и там будто искрами рассыпается. Так мне ещё ни разу не было. Вот бы так всегда было!

О нет! Куда? Он отстраняется от моих губ, я уже почти собираюсь расстроиться, но не успеваю. Теперь он целует щёку, подбородок, ухо… Да я взорвусь сейчас! А потом шею, ключицу, плечо… У меня халатик сполз…

Рука Саши уже касается моей голой спины. Неужели, мы прямо сейчас?… Нет! Нет-нет-нет-нет-нет-нет! Нельзя! Меня прям холодный пот прошибает. На мне трусы с ягодками! Если он увидит… Ну… Я не переживу!

В панике вырываюсь и закутываюсь в халат. И откуда только силы взялись у такой малявки?

Саша стоит, руки приподнял, будто собирается в плен сдаваться.

— Извини, — голос низкий, сиплый, — Поспешил?

— Нет, ну просто… у меня мама скоро придёт… — ну что я за дура?! Чувствую, как краснею — Ты ведь за тетрадкой, вот она. Спасибо…

В тот день Саша не стал спорить, а собрался и ушёл. А я в его тетрадку даже не заглянула. И вот сижу теперь на контрольной, и ничего не понимаю. Да ещё и видно плохо, что на доске написано. Опять зрение садится. Будто других проблем мало.
Не могу сосредоточиться на математике, смотрю украдкой на Сашу. Деталей я различить не могу, но, похоже, он уже всё решил. Сидит, откинувшись на спинку стула, и стучит карандашом себе по носу. Наверное, ему даже готовиться не пришлось. Зайдёт ли сегодня, — думаю.

Надо уже решаться.

После школы иду сразу к маме на работу.

— Мама, — говорю я ей, — мне надо новые очки покупать, в этих уже не вижу ничего.

— Может, мои возьмёшь старые? — я так и знала, что она это предложит.

— Твои слишком сильные.

Это правда, у мамы очки совсем толстенные. Ну ничего, если зрение будет садиться такими же темпами, то через год-другой, будут мне как раз.

— Не надо было все свои прежние выбрасывать, — сокрушается мама, — лежали и лежали себе, кому мешали? Сейчас бы тебе сгодились.

И достаёт кошелёк.

— Анечка, у меня только пять тысяч, — говорит она и отдаёт мне новенькую красную купюру.

И вот как мне с этим быть? Дала бы пятьсот рублей, я бы успокоилась и купила самые дешёвые очки на лотке возле рынка. Но вообще-то я рассчитывала, что она даст больше, так что пути назад нет.

Иду в магазин нижнего белья. Страх-то какой! Ни разу в таком не бывала. Вдруг выгонят? Я даже паспорт с собой несу на всякий случай, чтобы доказать, что уже совершеннолетняя.

На витрины даже смотреть боюсь, вдруг подумают… не знаю уж, что там могут подумать, так что надо всё-таки посмотреть и выбрать что-нибудь. Зря пришла, что ли? Замедляю шаг и начинаю смотреть.

Что я там раньше говорила про шёлковое с кружевами? Этого здесь полно, и всё какое-то слишком взрослое. Я конечно взрослая, но одно дело быть взрослой, другое — выглядеть. Ни на что не могу решиться. Иду дальше. А вот это, вроде, ничего… Останавливаюсь, прицениваюсь. И понимаю, что вышла из взрослого отдела и зашла в детский. Пришла к чему-то привычному. Сержусь на себя, но решимости возвращаться уже нет, поэтому просто выхожу на улицу.

Иду, вздыхаю про себя. И тут:

— Милая, подскажи, богом заклинаю, в какую сторону площадь Победы?

Женщина спрашивает. Голос жалостливый, аж с рыданиями, будто она в по пустыне сорок лет блуждала, и вот наконец-то встретила человека, который подскажет, как до обетованной земли дойти.

— Вон туда, — показываю.

Вопрос-то элементарный, до площади меньше квартала, как можно заблудиться? Но женщина, кажется, не местная. Смуглая, черноглазая, как цыганка. Тут же начинает в благодарностях рассыпаться. А потом хватает меня за руки, смотрит в глаза и говорит неожиданно:

— Вижу, о мужчине думаешь. Беду вижу! Предаст он тебя. Много слёз из-за него лить будешь!

Я прям обмерла вся.

— Хочешь помогу тебе? Отведу горе и навек к тебе присушу? Не бойся, раз ты мне помогла, ни копейки с тебя не возьму! На вот, держи!

И достаёт какую-то блестяшку на верёвочке. Суёт прямо в руки мне. Но только я собираюсь взять, тут же руку мою перехватывает, и не даёт.

— Нет, — говорит, — нельзя так. Если из рук в руки передам, вся волшебная сила уйдёт. Деньги бумажные есть?
А у меня из всех денег только мамины пять тысяч. Про них я говорить не хочу, вдруг обманет.

— Ты что, мне не веришь? Я же сказала, ни копейки с тебя не возьму! Давай самую крупную купюру, я неё амулет заверну и так тебе передам.

Честное слово, не знаю почему я это сделала, но взяла и отдала пять тысяч. Она их тут же, новенькие, начала вокруг этого амулета обминать и как-то складывать. Я смотрю во все глаза, чтобы не обманула. И ведь понимаю уже, что облапошат меня, а сделать ничего не могу. А она тем временем пальцами двигать закончила, и оп! — руку передо мной разжимает, а в ней нет ничего.

— А где деньги? — спрашиваю.

— Нету. Пропали. Чудо это!

— Отдайте пожалуйста…

Чувствую, что уже губы дрожать начали и в носу защипало. Но тут со всех сторон подходят другие такие же цыганки, галдят что-то на своём и меня от неё оттесняют. Вот что я им сделаю?

Отворачиваюсь и иду. Вначале ещё улыбаться пытаюсь, чтобы никто из прохожих не догадался, что со мной что-то не в порядке. Но никто не смотрит, так что начинаю уже вовсю носом хлюпать. Знаете, бывает у детей такая дурацкая надежда, что вот они сейчас заплачут, и взрослые заметят, подойдут, спросят, что случилось, утешат и сделают, чтобы всё сразу стало хорошо. Я, получается, не взрослая никакая, я и сейчас надеюсь, что спасут, утешат…

В глазах уже столько слёз, что ничего не вижу, только блики от уличных огней. Красиво до безумия, но от этого ещё в сто раз грустнее. Всё не так у меня: и маму обманула, и денег теперь нет, а ведь это, наверное, у неё последние были до зарплаты, и контрольную как пить дать завалила, и Саша уже никогда больше не придёт.

Хоть бы меня машина сбила! Пусть будет, как в аниме, чудо. Нормальное чудо, а не когда незнакомой цыганке на улице все свои деньги отдаёшь. А такое, что раз! и переродилась в другом мире, где всегда лето, приключения, магия. И нет всего вот этого…

Бреду так, думаю. Понятно, что ни под какую машину я не попаду. И слёзы уже как-то подсыхать начали. Обидно даже, хотелось ещё поплакать, хотелось вообще вечно страдать только, потому что нет в жизни счастья. Но не получается, не хватает сосредоточенности даже на десять минут настоящего горя.

— Аня! — вдруг слышу сзади Сашин голос.

— Я в порядке.