Идущий по улице человек почувствовал, как ему на лицо упали первые капли весеннего дождя и улыбнувшись, посмотрел на небо. В этот момент с утёса возвышенности на погруженной в вечный мрак и тишину безымянной планеты под действием силы тяжести сорвался и полетел вниз маленький камешек. В далёкой галактике после вечности своего существования в разных ипостасях взорвалась сверхновая. А в пустом зале, двигающемся с огромной скоростью вдаль, зазвучала музыка. Знаток тут же понимающе закивал бы, узнав с первых звуков подчерк Рихарда Штрауса и даже, возможно, угадал бы произведение, но через пару мгновений смутился бы, заподозрив, что его разыгрывают. Что-то здесь было не так. Хорошо знакомая мелодия не шла проторенной тропой: она не создавала тревожную и истеричную атмосферу своим внезапным стиханием в один момент и быстрым резким проигрышем в другой. Теперь звуки ни на мгновение не исчезали, мелодия звучала постоянно: отдавая дань аутентичному произведению, она исправно цеплялась за наиболее яркие, ключевые музыкальные акценты, но между ними самовольно вела себя совершенно по-своему. Безусловно, магистральная идея осталась штраусовская, но реализация была принципиально иной: темп стал быстрее, агрессивнее, и появились дополнительные музыкальные темы, в явном виде в исходном произведении отсутствующие. Каждое колебание воздуха, вызванное доносящейся из динамиков этой своеобразной интерпретацией классики, визуализировалось изящными движениями темноволосой девушки, танцующей в столь необычном месте свою версию, наверное, самого судьбоносного танца в истории человечества. Танца, про который упомянуто буквально в паре строк, но который одной возможностью своего существования пленил очень многих. Танца, который помимо заключенного в него изначального смысла в понимании теперешней исполнительницы приобрел ещё и вневременное с межпространственным значение. Тысячи лет, вместо того, чтобы быть забытым навеки, он мариновался во времени, переосмысливался различными людьми, наполняясь, в соответствие с законами герменевтики, всё большим и большим содержанием. И он будет дальше будоражить умы, пока существует человечество, продолжая оставаться преломлением его истории в том числе и в психологическом аспекте.
Спойлер Читать дальше:

Девушка полностью погрузилась в своё исполнение. Несмотря на яркие бесформенные одежды, стилизованные на восточный манер, она была больше похожа на жрицу, нежели на светскую танцовщицу. А сам танец очень напоминал мистическое действо, целью которого является не развлечение праздного зрителя, но попытка разговора с временем на его языке. Периодически, на особенно сильных и глубоких акцентах в музыке, девушка сбрасывала с себя одну из вуалей, составляющих её костюм, постепенно открывая скрытую под бесформенностью стройность.

На пол полетела последняя вуаль, и едва лёгкая ткань коснулась пола, как музыка смолкла. Девушка, практически полностью теперь освобождённая от одежд, резко остановилась лицом к стене, где находился дверной проём. Танец был исполнен блестяще, однако аплодисментов не последовало. К ней не подбежал тетрарх Галилея и Переи и не спросил, чего она хочет за свой номер. И палач не пошёл за головой пророка. Нет, в зале по-прежнему никого не было.

Постояв с минуту неподвижно, девушка поклонилась пустоте и подошла к своей сумке, лежащей в одном из углов. Она отыскала боковом кармашке ручные часы. До начала занятий оставалось ещё полтора часа свободного времени.

“Слишком много”, - непроизвольно подумалось ей.

Можно было станцевать танец ещё раз, но она чувствовала, что навряд ли сможет ещё девять минут всё проделать так же безошибочно. Лучше сделать прогонку вечером.

Танец предназначался для выступления на празднике, известного здесь как “День прибытия”. Правда, после сегодняшнего исполнения в душе девушки укрепились сомнения, зародившиеся там ещё со времени задумки номера - идея и реализация танца были слишком хороши, чтобы показывать его кому-либо. Возможно, стоит ограничиться стишком. Она стала переодеваться, и её мысли закружились вокруг предстоящего празднества. Сильное напряжение душевных сил, которое потребовала от неё репетиция, стало причиной того, что ей было теперь невероятно трудно заглушить доводами разума то недовольство, которое всегда тлело где-то на периферии сознания, поджидая удобного момента, чтобы воспламениться ярким пламенем.

“Зачем мы вообще отмечаем этот день, хотя ещё неизвестно, случится ли он когда-либо? Да даже если и случиться, то мы-то здесь при чём? Мы уже будем не у дел. Мы - потерянное поколение. Проходящее. Использованное. Нас ведь никто не спрашивал!”

Девушка стала собирать разбросанные по полу вуали.

“Ещё говорят: “Вы совершаете великую миссию!” Нет, мы её не совершаем. Это нами её совершают. Великие миссии должны быть осознанным выбором миссионера. А не насильственно ему навязанными”.

Она сложила платки в сумку, вышла из зала, закрыла его и пошла по слабо освященному коридору в жилой отсек.

“Почему никто никогда об этом не говорит. Скажут, ересь? Запрещено? Кощунственно? Навряд ли. Неужели все и вправду верят в высшую цель? В то, то они особенные. Избранные. В то, что без них ничего бы не произошло. Возможно, мы останемся в памяти героями. Одноликой безымянной героической массой. Необходимой сейчас, и никому ненужной потом. Так, только этого ещё не хватало”.

Навстречу ей шла её сестра, Ада.

-Привет, Кана! - чуть ли не закричала Ада, едва завидев её.- Из зала?

-Привет, Ада! - вполголоса проговорила Кана. - Да.

-Уже согласовала свой номер?

-Нет пока.

-Почему?

-Он недостаточно готов.

-А вот я согласовала только что, - торжествующе произнесла Ада. И после паузы добавила: Согласующие в восторге.

-Рада за тебя, - вслух сказала Кана, продолжив про себя: “Чем не гордыня!”- Планируешь выиграть приз “лучшего прибывающего” в этом году?

-Как будто ты не планируешь?

-Не особо.

-Да ладно тебе - все планируют, - подмигнула Ада.- Я обедать иду. Пойдёшь?

-Нет, занятия через час. У меня ещё не всё готово.

Ада улыбнулась:

-Что-то ты сдаёшь позиции. Ничего у тебя не готово. Ладно, готовься - я есть пошла.

-Приятного аппетита.

Кана продолжила свой путь, думая над только что произошедшим диалогом: “Что ж, судьи призрели её номер”. Насколько она знала, Ада тоже собиралась танцевать. “Мой могут не призреть. Скажут, слишком вульгарный. Что же делать тогда? Рассказывать стишок? Нет, это слишком просто. Надо встряхнуть эту трясину. И тогда...”.

Она подошла к своему номеру и вошла внутрь.

Её комната представляла собой небольшое помещение, обстановку которой вполне можно было бы назвать аскетической, если бы не развешанные в большом количестве по стенам репродукции картин художников всех времён и народов.

На кровати в странном для беглого взгляда соседстве валялись четыре книги: внушительных размеров Библия в чёрном кожаном переплёте, первый том учебника по истории западной философии, задачник по квантовой физики с небрежно вставленной в него тетрадкой и небольшая брошюрка по теории музыки.

“И тогда...”

На стене напротив двери висел имитирующий обычные иллюминатор экран - единственная практически непосредственная связь с внешним миром. В нём, сколько она себя помнила, каждый день наблюдалась одна и та же картина. Детали, разумеется, менялись - возможно, сегодня светящихся точек было чуть больше, чем вчера, а расстояние между некоторыми из них вдруг увеличилось на целый микрон - но суть день за днём оставалась прежней.

Она подошла к стене и посмотрела на одну из картин земного итальянского художника Тициана.

“И тогда...”, - подумала она с улыбкой. - “Воплотится в жизнь отдельно взятый библейский сюжет”