Тема: Фестиваль масок - материалы

ВОСЕМЬ ЛАП И ДВА ХВОСТА

Я видел перед своими глазами серость. Она виляла своим задом, то и дело поднимая в волнении хвостик, останавливалась на поворотах, принюхивалась, и вновь устремлялась вперёд. Я шёл за этой серостью, но не суетился, подобно ей. Хвост я держал хоть и не гордо поднятым, но, по крайней мере, не сотрясал им при каждом шорохе, мой хвост плавно стелился за мной, запоминая дорогу. Иногда, когда серость уж слишком надолго застревала в углах, всё вынюхивая что-то, я кусал её в зад, либо царапал. С самого начала я предложил, чтобы впереди шёл я, но серость запротестовала и пустилась первой, а теперь туннель был слишком узким, чтобы поменяться местами, поэтому и приходилось её торопить. Вообще, нельзя было сказать, чтобы мы уж в самом деле очень торопились. Как раз спешка-то была излишней, ведь второпях можно только к хищнику в рот угодить, но ведь и застревать на каждом повороте особого смысла не было, это лишь раздражало меня, потому что на этих поворотах (да вообще в этом туннеле) ник
акой опасности быть не могло.
- Я весь зад тебе искусаю и сам съем тебя, будешь суетиться, - предупредил я серость.
- Назад ты пойдёшь впереди, посмотрим, кто кого искусает, - огрызнулась она.
- Когда мы пойдём назад, я буду сытым, и ты тоже будешь сытой, никакого интереса кусать впередиидущего не будет.
Серость была маленьким и глупым существом. Когда я поднимал свой хвост, то он был выше хвоста серости на целую лапу. Она была молодой и неопытной, но по величине амбиций её вряд ли можно было опередить. Именно поэтому теперь я, уже знающий, набивший на всё этом деле твёрдые подушечки на лапах, шёл позади, а она маячила у меня перед носом. Именно серость утверждала, что в гнезде огромных появился хавчик. Вообще, рассказам о том, что такое хавчик, можно было бы посвятить целую жизнь. Хавчик был достоин и песен, и танцев, и историй, и любых других похвал. Ведь хавчик - это было то, что можно есть. По большому счёту, есть можно всё, но, тем не менее, не всё, что можно есть, является хавчиком. Вот, к примеру, серость, хоть её и можно съесть, хавчиком не является. Также не являются им и стены в туннеле. Кстати о стенах, ведь именно их частенько и приходится грызть, но никто ещё не заявлял, будто стены - это хавчик. Хавчик был пищей особенной, которую есть не только можно, но и нужно
. Это было наше основное пропитание. Он встречался в нескольких разновидностях, как и вообще всё встречается в нескольких разновидностях. И вот одной из разновидностей хавчика был хавчик, который разбрасывали огромные. Сами огромные - это были такие существа, которые были очень большого роста и поэтому назывались огромными, а больше о них ничего определённого сказать нельзя. Их повадки очень мало нами изучены, то, что они делают, редко когда мы можем объяснить. Некоторые считают, что огромные - это высшие существа, каждое движение которых исполнено высшего же смысла, но самое главное, что можно о них сказать, это то, что они иногда разбрасывают хавчик.
- Мы близко, - остановившись у очередного угла и опустив мордочку вниз, заявила серость.
- Я знаю, - как можно терпеливее ответил я.
Уже несколько раз я пытался объяснить серости, что одним из тех, кто сделал этот туннель, был я, и именно я знаю его гораздо лучше, чем кто-либо, но она, то ли не слушала меня, то ли это вылетало из её наполненной ерундой головы. Кстати, с тем, что у серости в голове ерунда, вряд ли кто-то мог поспорить. Даже те, кто по идее-то должен был быть ей благодарен, соглашались (разумеется, когда её не было поблизости). Дело в том, что серость занималась добрыми делами. Вообще, чем бы она ни занималась, всё это было так или иначе связано с совершением добра. Во-первых, она периодически следила за мелочью, чтобы та не растерялась. Чаще всего она это делала в полудрёме, успевая, помимо совершения доброго дела, ещё и выспаться. Ещё чаще она занималась просвещением, рассказывала той же мелочи о том, как надо работать и жить. Секрета тут, конечно, особого не было: жить и работать надо было так, как это делала серость, и когда я замечал ей об этом нехитром смысле её поучений, она почему-то
взъерошивалась и начинала протестовать. В общем, в голове у неё была ерунда. Ну, а самым главным добрым поступком, который совершала серость, было, конечно, то, что она делилась своим хавчиком. Этим она гордилась более всего, уж в этом, казалось бы, нельзя было её попрекнуть. Серость, по меньшей мере, рискуя своей жизнью, добывала пропитание, а затем на своих четырёх лапках приносила его нашим лентяям. По мне, так это такая ерунда, которую и растолковывать не надо, но всё-таки объясню. Во-первых, каждый должен сам добывать себе еду, и лентяев поощрять не надо. Это только превращает их в ещё больших лентяев. Во-вторых, серость, хоть и раздавала всем хавчик (я её хавчик всегда брал, ел, а потом говорил ей, что в голове у неё ерунда), но не надо обманываться на её счёт: из того, что она находила, сама она съедала гораздо большую часть, и только немногое приносила к нам, делила между нами на ещё меньшие крохи и потом молча раздавала. Ну и как можно обозвать такое доброе дело?
- Теперь цыц, - предостерегла серость. Мы остановились около последнего прохода, дальше начиналось гнездо огромных. Меня это её "цыц" всё-таки задело (ну кто она такая, чтобы говорить мне "цыц"?) и я её царапнул за зад.
- Ты ума что ли лишился, старик?! - зашипела на меня серость, хвост её нервно подёрнулся. - Слишком много прожил, да? Хочешь откинуть лапы, дуй вперёд, я тебя не задерживаю, а меня не подставляй.
- Я сейчас это повторю, - спокойно объяснил я.
- Ну, повторяй! - разозлилась серость.
Будучи таким же упрямым, как она, я снова царапнул её за зад, она ударила меня хвостом по морде, на том наши разбирательства и закончились. Уже тихо, стараясь избегать малейшего шороха, мы двинулись вперёд. Как и всё у огромных, их гнездо поражало величиной. Сверху вместо неба над стенами стелились широкие листья, так что и в дождь в град здесь всегда стояла одна погода. Кстати, помимо того, что дожди обходили стороной гнёзда огромных, в их жилищах всегда было тепло. Именно поэтому, среди наших находились любители создавать себе ночлежку рядом с гнездом огромных.
Запах хавчика мы с серостью почувствовали, наверное, одновременно. На самом деле, его мы чувствовали уже давно, но одно дело чувствовать хавчик, будучи от него далеко, и только идти у запаха на поводу, а совсем другое - втянуть носом рассеянную в воздухе съедобную массу, будто бы уже один кусочек оказался у тебя в брюхе. Хавчик был близко от нас (ещё бы, ведь мы и выбирали туннель так, чтобы выйти как можно ближе к нему), всего один прыжок отделял нас. В гнезде, кроме хавчика, было ещё много всякой всячины, которую огромные использовали для своих целей, но нас она пока не интересовала. Разная всячина становилась необходимой тогда, когда появлялся хищник. Именно за ней можно было спрятаться, ей можно было прикрываться в случае нападения этой твари. Хищник был быстр, ловок, но слишком велик, чтобы пробираться в наши туннели или проскальзывать между вещами огромных, поэтому единственным спасением от его когтей было вовремя найти убежище.
- Попробуй, даже стеночка вкусная! - заявила серость. Она уже подобралась к хавчику и теперь уничтожала последнее препятствие, мягкую стеночку, которой огромные отделяли свой хавчик.
Я прогрыз в стеночке отверстие (никакая она была не вкусная), и увидел то, ради чего мы шли. Хавчика было очень много, он был слеплен в отдельные глыбы размером с меня, и таких глыб за стеночкой было так много, что я и сосчитать-то их не мог. Я нацелился на одну из этих глыб, и когда мои зубы впились в неё, наступил тот момент, ради которого я, наверное, жил. Хавчик был не слишком твёрдый, но и не такой мягкий, как стеночка, а, что называется, самое оно! Он приятно ложился в рот и после нескольких пережёвываний начинал таять.
- Ты, конечно, наешься сейчас от пуза и не будешь мне помогать нести хавчик назад? - поинтересовалась серость. Она в свою очередь устроилась около одной из глыб, и я уже не видел её.
- Разумеется, я именно так и сделаю. Тащи, сколько хочешь, я не потащу ничего.
- Правильно, именно этого я от тебя и ждала, старик, - сказала она с издёвкой.
"Я потом посмотрю на неё, какой она кусок потащит. Небось, опять только чужой аппетит подзадорит, а толку никакого не будет", - отчитал я её про себя.
Неожиданно дрожь пробежала по моему телу, поднимая шерсть дыбом.
- Врассыпную! - заверещала серость и кинулась прочь. Я кинулся в противоположную сторону.
Перед нами в темноте обрисовались два серо-золотых шара. Это были глаза хищника. Времени думать больше не было. Зная, что хищник погонится только за одним из нас, мы, даже не сговариваясь, бросились в разные углы. Мимо меня пролетела огромная, чёрная лапа (а, может, это был хвост, я перестал понимать что-то толком), и в следующий момент раздался глухой удар. Я даже не стал оглядываться, чтобы разобраться, что произошло, от туннеля меня отделяло совсем уже маленькое расстояние. Добежав до него, я пролетел ещё вплоть до ближайшего поворота и только тогда остановился. Здесь, за углом, мне уже ничего не угрожало, лапа хищника не могла меня достать.
"Серости, скорее всего, конец", - подумал я. Там, из гнезда, доносились ещё удары, что свидетельствовало о том, что серость, самое меньшее, не смогла так же удачно спрятаться, как и я. И тут у меня возникло очень странное чувство: мне захотелось вернуться в гнездо. Я понял, что мне не хочется, чтобы серость вот так вот съели. Что-то спуталось в моей голове, в которой всегда всё было так упорядоченно, что не оставалось места для сомнений и надежд. Я так и замер на месте, не решаясь ни двинуться туда, где был хищник, ни пойти обратной дорогой к своим.

----------------КОНЦОВКА 1 (Creatinism)----------------

"В конце концов, - сказал я себе, - кто я ей такой? Если я вернусь, то могут и меня сцапать". Страх парализовал моё тело, и я понял, что уже не пойду её спасать. Теперь оставалось только разобраться со своими мыслями, убедить себя в том, что я поступаю правильно, и когда я добьюсь этого - пойти домой.
Серость никогда не совершала настоящих добрых дел. Да, я видел, как она десятки раз приносит эту еду нам всем, но там были только крохи. Я знаю, сколько надо для пропитания, и такой порции не хватило бы никому. Да даже если бы она сама всё это одна съедала - это было бы немного. Она приносила эту еду только для того, чтобы мы видели, какая она из себя вся хорошая. Точно также она поступала и тогда, когда следила за детьми. Всё это делалось с единственной целью - убедить нас в том, что она совершает добрые дела. Или, возможно, она не нас убеждала, а саму себя. Ей доставляло удовольствие, что она может вот так бескорыстно помогать другим. Но на самом-то деле, это как раз и было корыстью. Она это делала только ради себя, больше это никому не нужно было. И так поступала не одна она, просто она - самый яркий пример. Нашлись же даже поклонники серости, которые повторяли за ней и совершали такие же добрые дела. Все они только раздражали меня.
"И сейчас я буду жертвовать ради неё?" - спросил я себя.
Добра не существует, есть только иллюзия добра. Эта мысль, к которой я пришёл не сразу, мне нужно было полжизни, чтобы это осознать. Никто не делает ничего ради других, всё делается только ради себя, и такие, как серость, не способны даже заметить, что их поступки не приносят ничего хорошего, им это и не нужно. Достаточно малоправдоподобной иллюзии, чтобы она согревала их самолюбие. Добра не существует, и поэтому я никогда его не делал.
"Не сделаю же я его сейчас!" - почти вскричал я. Дрожь волнами ходила по моему телу, волосы взъерошились, а хвоста я почти не чувствовал. Я пошёл назад. Я знал, что ничего не смогу сделать, и что уже слишком поздно. В гнезде загорелся яркий свет. Огромные приносили вместе с собой свет. Я медленно пробирался по туннелю, гораздо медленнее, чем убегал или чем шёл сюда. Я уже был в опасности (правда, в небольшой) - лапа хищника могла достать меня отсюда, но вот заметить меня он мог навряд ли. Тихо, не зная зачем, я шёл к проходу в гнездо. Я ведь ничего не мог поделать.

----------------КОНЦОВКА 2 (Валера)----------------

Звук ударов приблизился к самому туннелю. И тут мною овладела безумная отвага, о которой приятно бывает потом вспоминать, но проявляется которая быть может всего лишь раз в жизни: я бросился к выходу из туннеля и увидев, что нахожусь между ног страшного существа с яростью смертника вцепился зубами в то, что у него между ног... Дикий вопль был мне ответом! Мои уши чуть не лопнули от него, но я еще сильнее впился в то место и висел бы на нем до самой смерти, если бы неведомая сила не подбросила меня высоко в воздух и я не опустился на голову вертящемуся на полу существу. Мужество не покинуло меня и на этот раз и я изо всех сил укусил существо за ухо.
Дальше я уже ничего не соображал, о том, что было дальше мне поведала серость. После моего второго подвига, шипящее и визжащее существо совсем потеряло голову и бросилось куда-то вглубь гнезда, но промахнулось и влепилось со всего хода в нечто прозрачное и твердое, в темноте почти незаметное. Меня вновь отшвырнуло, но на сей раз в сторону, но этого я тоже не помнил.
Очнулся я в туннеле, совсем недалеко от входа. Рядом сидела серость и пихала мне в рот кусочки хавчика. Как она меня затащила в туннель, она не говорила, но была молчалива и удивительно заботлива.
С того памятного случая прошло немало ночей. У нас с серостью растут детишки и мы их часто водим в то самое гнездо. Хищника мы не боимся. Толи он убежал далеко-далеко, толи потерял интерес к нашему брату, но в той часте гнезда даже запах его повыветрился.